Боишься, что я неврастеник?
Она поцеловала меня в щеку.
— Ну, что ты! Разве неврастеники такие бывают? Просто мне давно хотелось расспросить об этом кого-нибудь, да некого. Джордж никогда не был на военной службе. У него повреждена барабанная перепонка, и его сразу забраковали. — Она взглянула на меня чуть-чуть сердито. — Это не его вина.
— Я же не сказал ни единого слова.
— Снаружи все выглядит так пристойно, надежно, уютно, — продолжала она, полузакрыв глаза. — Все люди такие воспитанные, такие деликатные, милые… А что кроется за этим? Насилие и смерть. И все, кто там был, видели то, от чего нормальный человек, казалось бы, должен сойти с ума. Однако внешне это не оставило на них никакого отпечатка. А в сущности — у всех руки в крови…
И все, все так дьявольски непрочно… — Я заметил, как она вздрогнула.
— Не думай об этом, любимая, — сказал я. — В мире царит насилие. Но так было всегда. Возможно, что в эту самуго минуту кто-то когото убивает в каких-нибудь десяти шагах отсюда.
— Не напоминай мне, — сказала она.
— На войне — совсем другое. Там тебя не тошнит, потому что на это не остается времени. Слишком много дела. Во всяком случае, если ты будешь терзать себя такими мыслями, никому легче не станет.
— Знаю, знаю, — нетерпеливо прервала меня Элис. — О господи, все проносится с такой сумасшедшей быстротой. Ничем не остановить эту карусель. И ни одной секунды человек не чувствует себя в безопасности. В юности я этого ощущения не знала. Даже когда отец и мать ссорились, ко мне они все равно были добры. И дом был такой прочный, надежный, а это проклятое железобетонное сооружение, в котором я теперь живу, такое чистое, такое обтекаемое, что я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день оно поднимется на воздух и улетит.
— Ты слишком много говоришь, — сказал я и притянул ее к себе на колени. — Давай помолчим. — Я стал поглаживать ее плечо. Она закрыла глаза и замерла в моих объятиях.
— Можешь делать так хоть всю ночь, — сказала она. — Я не буду протестовать. — Она вздохнула. — Ты очень удобное кресло. Мне кажется, я сейчас начну мурлыкать, как кошка.
Кожа у нее была такая гладкая, шелковистая, я чувствовал теплоту и тяжесть ее тела… Я тоже мог бы просидеть с ней так всю ночь. И я мог бы снова обладать ею, но момент сближения казался сейчас не то чтобы неуместным, не то чтобы ненужным — он просто перестал быть чем-то самодовлеющим, стал в один ряд с другими радостями, дарить которые могла только она одна.
У входной двери позвонилш: три коротких звонка, потом один длинный и опять три коротких.
— Это Элспет, — сказал я.
Я хотел встать, но Элис удержала меня.
— Брось свои мещанские привычки, — сказала она, и я теснее прижал ее к себе.
В дверь просунулась голова Элспет. Эта ее лукавая улыбка, вероятно, была ей больше к лицу в те времена, когда она еще выступала в «Девчонке-плутовке».
Элспет вошла, вернее впорхнула в комнату, юбка ее развевалась. Повеяло пряным запахом духов «Нана».
— Здравствуйте, голубки! — сказала она своим грудым, чуть хрипловатым голосом. — Надеюсь, я вас не спугнула. Я стараюсь быть тактичной, но у меня нет больше сил бродить по улицам. Слишком холодно.
— Я приготовлю тебе чаю, — сказала Элис и ушла в ухню.
Элспет бросилась в кресло.
— Ну и ну, вот так репетиция! Ставить пьесу — это значит просто учить их всех, как надо играть. Поверьте, детки, они не в состоянии уразуметь самых простых вещей. Ей-богу, я не понимаю, с чего это меня понесло на сцену. — Она порхнула к пианино и тотчас запела: «Дочь свою вы подальше держите от сцееены». — Ее хрипловатый голос все еще был силен, а дикция — просто отличная.
Затем она повернулась на вращающемся стуле ко мне лицом и развела руками.
— Конечно, это только шансонетка, — сказала она. — И нет в ней настоящей изюминки…
— Если ты хочешь дать нам концерт, советую сначала подкрепиться, — крикнула Элис из кухни.
— Ты прелесть, душечка! — отозвалась Элспет. Она понизила голос: — Вам очень повезло, Джо. Элис — ангел, настоящий ангел. У нее золотое сердце. — Черные бусинки ее глаз впивались в меня пытливым взглядом. Они казались поразительно молодыми на этом дряблом, ярко накрашенном лице. Элспет сидела, слегка расставив ноги, юбка задралась у нее выше колен. Я отвел глаза — мне стало неприятно. Ноги у нее тоже были молодые не по летам. Если смотреть на нее от пояса и ниже, это выглядело совсем непристойно. Любая юбка на Элспет всегда казалась либо слишком короткой, либо слишком узкой.
Она оправила юбку, прикрыв колени.
— Всегда забываю, — сказала она и улыбнулась мне, слегка склонив голову набок. — В былое время, если бы я позволила вам увидеть так много, вы бы недолго усиделн в этом кресле.
— Само собой разумеется.
Она послала мне воздушный поцелуй.
— Я не могу винить Элис. Вы из тех мужчин, какие мне нравятся, — высокий, мускулистый. Слишком уж много одуванчиков развелось в наши дни. Когда-то я знала немало высоких, сильных мужчин. Все они уже лежат в могиле, а вот такая тощая коротышка, как я, еще жива… — Ее конфетное личико со вздернутым носиком и пикантным подбородком, в ореоле рыжеватых крашеных кудряшек, было грустно, как мордочка больной обезьянки. — Право, кажется, чем мужчина крупнее, сильнее, тем больше в нем пищи для болезней. Как сейчас помню тот вечер, когда умер Лэрд. «Мне нечем дышать», — сказал он и разорвал ворот рубашки. А потом упал, просто упал ничком. Господи, пол в уборной так и заходил ходуном! Мы подняли его, а он уже был мертв. Всего тридцать пять лет — вся жизнь была у него еще впереди. Поневоле задумаешься, не правда ли? — Она закурила турецкую сигарету. От сладковатого, похожего на ладан дыма на меня повеяло старинной богемой, кулисами Друри Лейна. — Он был словно создан для меня, — продолжала Элспет. — Я должна была бы уйти к нему.
Иной раз я жалею, что не ушла. От мужа я уже и тогда радости не видела. Я была слишком независима, а он хотел распоряжаться мной, как вещью. И он становился хуже сатаны, когда напьется. Он тоже был высокий, сильный мужчина… Я никогда не могла устоять против высоких, сильных мужчин… Вы любите Элис?
— Да, — сказал я почти машинально. Вопрос был поставлен так неожиданно, что застал меня врасплох.
— Я так и думала, — сказала она спокойно. — Я видела, как она сидела с вами. Она еще сама не понимает… — Элспет сжала мне руку. — Не обижайте ее. Не обижайте.
Мне вдруг почудилось, что я тону и черные воды бесшумно смыкаются у меня над головой. В пропахшей духами комнате нечем было дышать, в ней было что-то невыразимо тоскливое; нарумяненное лицо, упорно маячившее у меня перед глазами, казалось лицом старой ведьмы. И на мгновение мне представилось, что я вот-вот превращусь в старика и Элспет, украв мою юность, снова став молоденькой девушкой, пухленькой и розовой, засмеется мне в глаза.
Элспет начала говорить что-то о былых временах в театре Дэли, но я едва слушал ее: меня внезапно потянуло вон из этой комнаты, захотелось шагать по вересковой пустоши, подставив лицо дождю и ветру.
И когда вошла Элис с ужином на подносе, мне вдруг показалось, что она похожа на Элспет, что и она — обитательница затхлого, заплесневелого мирка, вязкого, как растекающийся по лицу, смешанный с потом грим, и нежность, которую я только что испытывал к ней, исчезла. И уже не верилось, что я ласкал ее обнаженное тело и что этот вечер не был просто репетицией какого-то банального и малопристойного альковного водевиля вроде тех, какие идут на убогих провинциальных подмостках среди облезлой позолоты и линялого плюша.
12
