впоследствии, но в тот вечер еще очень перед ними робел. Вначале я принял их за брата и сестру, так рни были похожи: оба маленькие, темноволосые, смуглые, большеротые и курносые. Оба говорили без умолку, преимущественно о театре и прежде всего — об «Уорлийских служителях Мельпомены».
Они видели все последние спектакли и балеты, и личная жизнь всех театральных знаменитостей была известна им в самых мельчайших подробностях. — …во время генеральной репетиции, — говорил Боб, — такси понаехало видимо-невидимо, и мальчики-красавчики буквально ходили табунами. В театре положительно воняло борделем. И ведь это, мои дорогие, сейчас любимый герой каждой английской домохозяйки. Они бегают за ним стаями, глупые индюшки!
После этого слово брала Ева — ей тоже не терпелось выложить весь свой запас скандальных сплетен.
— Чем он так уж плох, милый? Я хочу сказать, что он ведь никого не совратил, его дружки давно совратились без его помощи. А как было с бедняжкой Роджером? Он так радовался, когда получил. роль. Но от него ведь ждали, что он… Каждое воскресенье этот… — она назвала фамилию довольно известного режиссера, которого я всегда считал образцом здоровой мужественности (так по крайней мере явствовало из его интервью) — …приглашал Роджера обедать и пытался подпоить, а когда это не помогло, предложил прибавить ему жалованья. Ну, Роджер, разумеется, ушел из театра. «Если я должен заниматься такими вещами, чтобы продвинуться, сказал он, значит, с театром для меня покончено…» Ты помнишь, Бобби, мой дорогой? Он чуть не плакал, бедняжка.
На какуюто секунду я позволил себе задуматься: а что, если Роджер оказался просто-напросто бездарностью и сочинил всю эту сплетню, потому что его выгнали из театра? Но я почел за лучшее оставить свои мысли при себе. Когда эта чета кончила перемывать косточки, у меня уже сложилось впечатление, что во всем театральном мире не существует ни одного здорового, нормального человека. В лучшем случае мужчины оказывались евнухами, а женщины — нимфоманками.
Из слов этих супругов можно было заключить, что оба они находятся в постоянном и тесном общении с профессиональными работниками театра. В действительности же они были знакомы только с небольшой горсточкой актеров, преимущественно молодых, которые, подобно Роджеру, только что закончили театральное училище. Да еще с теми актерами и драматургами, которые от случая к случаю приезжали к «Служителям Мельпомены», чтобы прочесть лекцию. В большинстве своем это были жалкие неудачники, но каждый привозил с собой целый ворох сплетен в обмен за даровую выпивку, а иной раз, если повезет, и за основательный ужин и даже ночлег.
Все это я узнал значительно позже, разумеется. В тот вечер Боб и Ева показались мне необычайно искушенной и утонченной парой. Мне мнилось, что они причастны ко всем тайнам порочного и заманчивого мира богатства. Да, богатства — вот что было для меня главным. По сравнению с миссис Томпсон и Седриком они выглядели очень моложаво и казались немногим старше меня, хотя Бобу уже стукнуло тридцать семь, а Еве тридцать три года и у них было два сына.
Боб, насколько я понял, имел какое-то отношение к текстильной промышленности, но чем он занимался, мне установить не удалось. Одно время он жил в Лондоне, однако тамошняя жизнь не пришлась ему по вкусу.
— Мне там осточертело, — сказал он. — Совсем не так приятно чувствовать себя маленькой рыбешкой в большом пруду. Хорошо вернуться домой, верно, Ева?
Я заметил, что пока он не забывал следить за своей речью, ему удавалось проглатывать окончания слов. Он перенял это у Роналда Колмена, подумал я, и произведенное им на меня впечатление несколько потускнело. Это сразу низводило его до уровня рабочего парня, разыгрывающего невозмутимость в стиле Алана Лэдда, или — девушки-работницы, причесывающейся под Веронику Лейк.
— Вам приходилось участвовать в спектаклях? — спросил он меня.
— Приходилось, — сказал я. — Только у меня всегда как-то не хватало на это времени.
— У вас очень хорошее лицо в профиль, — сказала Ева и такой мягкий, плюшевый голос. Нам пора уже найти нового актера на роли героя. Эта бездарная коротышка играет у нас всех молодых любовников. Я пошла к «Служителям Мельпомены» в надежде, что меня постоянно будут обнимать красивые молодые люди. И вот единственный мужчина, с которым мне приходится целоваться, — мой собственный муж.
А мы можем делать это и дома.
— Правильно, — сказал Боб, лукаво подмигивая мне, и я внезапно увидел их обоих в постели. Ева окинула меня бесцеремонным оценивающим взглядом, словно прочла мои мысли.
— Мы познакомим его с Ронни — пусть он его попробует, — тотчас заявила миссис Томпсон.
— Только не знакомьте его с Элис, — сказала Ева. — Ей сейчас нужна новая жертва.
Она до сих пор не может прийти в себя после неудачи с «Молодым Вудли».
— Шшш! — прошептала миссис Томпсон. — У Джо может создаться превратное впечатление.
— На вас есть заявка, Джо? — спросила Ева.
— Кто на меня позарится, — сказал я.
— Я позабочусь о том, чтобы свести вас с очень порядочными девушками.
— Дорогая моя, — сказал Боб. — Какая страшная смесь распутства и респектабельности в одной фразе. Меня всегда поражало…
Миссис Томпсон прервала его:
— Прекратите ваши остроты в духе «Жизни втроем», Боб Стор. — Улыбка, сопровождавшая ее слова, должна была смягчить их резкость, но я почувствовал, что миссис Томпсон умело руководила беседой и помешала Бобу коснуться какой-то опасной темы.
Они не должны были ставить и той пьесы, — сказал Седрик. — Ее следует запретить для любительской сцены.
Да, да, запретить. И ведь поставили ее только для того, чтобы блеснуть туалетами.
— Я сделала для этого спектакля совершенно сногсшибательное вечернее платье, — сказала Ева.
— Да. И одному богу ведомо, на чем оно держалось, — заметил Боб.
Ева показала ему язык. Потом потянулась, зевнула и снова скосила глаза на меня.
Она не вскружила мне головы. И я не из тех, кто помешан на юбках, хотя думаю, что это еще не самое плохое, на чем можно помешаться. Просто я был обыкновенный двадцатипятилетний холостяк с нормальным аппетитом. И конечно, если вы голодны, а ктото у вас на глазах начнет гстовить вкусный обед, вам невольно захочется, чтобы вас пригласили к столу.
Стол был накрыт, а я проголодался уже давно. Скажем прямо, после танцев в дафтонском «Локарно» прошло немало времени. Теперь я уже не мог даже вспомнить ее имени. Все произошло поспешно и как-то убого и доставило мне мало радости. Я начинал испытывать отвращение к таким мимолетным встречам. Они были вполне в духе Дафтона, и я считал, что перерос их.
Внезапно я почувствовал, что мог бы легко получить Еву. Это не было желанием, воплотившимся в мысль, а чисто интуитивным ощущением. Я не раз замечал, что такая интуиция редко обманывает, — во всяком случае, меня. Быть может, потому, что я не большой любитель абстрактных размышлений и не считаю других нравственнее себя.
После чая мы все в машине Боба отправились к «Служителям Мельпомены». У Боба был новый «остин-8». В ту пору приобрести новую машину, особенно небольшую, было не так-то легко, и я подумал, что его работа в текстильной промышленности, видимо, довольно прибыльное занятие.
— Садитесь впереди с Бобом, — сказала Ева Седрику. — Там вам будет удобнее — можно вытянуть ноги. Вы садитесь сзади, Джоан. И вы тоже, Джо, дорогой. А я сяду вам на колени.
— Прежде спросите разрешения у Боба, — сказал я, чувствуя себя как-то глупо польщенным.
— Бобби, милый, ты не возражаешь, если я сяду Джо на колени? Ты же не захочешь быть старомодно-ревнвым, проявлять собственнические инстинкты и тому подобное?
— Если Джо не возражает, то я и подавно. Но могу поручиться, что он пожалеет об этом, прежде чем мы прибудем на место. Она ведь только с виду такая легкая и хрупкая, Джо. Я, во всяком случае, никогда не позволяю ей садиться мне на колени.
— Не слушайте его, — сказала Ева. — Джо достаточно силен чтобы выдержать мой вес.
Ведь вам приятно, Джо, милый?
Я крепче обхватил ее за талию.
