подкалымить. И не важно, кто платит.
А кавардак в делах и нерадивость руководства, царившие в периферийных подразделениях Чубайса, помогли обитателям развалин не замерзнуть в лютые зимние морозы…
Сидорова после того случая зауважали. Сильно зауважали. Даже предложили переселиться из холодной гардеробной в другую бытовку, где было теплей и которая находилась дальше от пролома в стене цеха.
На второй этаж в кабинет начальника цеха сидоров перебрался после своего избрания старшим на заводе. Здесь Окрошка расстарался, мигом провел пиар-компанию. Возражений ни у кого не было - ни против кандидатуры Сидорова, ни против факта избрания старшего.
- Ты что это затеял? - спрашивал у Окрошки Сидоров, услышав шушуканье бомжей у себя за спиной, увидев их взгляды и суетливое, скачкообразное мельтешение одноногого афганца-беженца.
- Старшим тебя хочу сделать, Ляксеич, - отвечал Окрошка. - Старшим над всеми нами.
- Зачем это?
- Без старшего нельзя, Ляксеич. Никак нельзя. Перессоримся мы все без твоего мудрого руководства. Перегрыземся насмерть.
- Так ведь раньше у вас здесь никакого старшего не было. Как же раньше-то вы жили?
- А так и жили. Кто во что горазд.
Сидоров почесал макушку и пробормотал задумчиво:
- Да-а-а. Не может русский человек без руководства жить.
Царя-батюшку ему подавай, мудрое руководство. Иначе ляжет, и лежать будет, неизвестно чего ожидая… Ну что ж? Попробую себя в должности императора всея развалин.
- Чего говоришь? - не расслышал Окрошка.
- Согласен, говорю. Собирай Вече народное.
Собрались все. Обсуждения, как такового не было. Бомжи сразу после короткого вступительного слова Окрошки и представления всем известного кандидата принялись кричать:
- Любо! Ляксеича на царство!
Не поймешь - то ли в шутку так кричали, то ли всерьез, то ли одноногий их так научил.
С этого памятного дня кучка 'искровских' бомжей должна была начать постепенное превращение в более или менее организованное сообщество
- такая была программа у Сидорова и он торжественно донес ее до собравшихся.
- Любо! - кричали бомжи. - Теперь у нас все, как у людей будет! -
До избрания Сидорова они себя, по-видимому, за людей не считали.
Окрошка был наверху блаженства. Отведя Сидорова в его новые апартаменты, он торжественно заявил:
- Теперь, Ляксеич, можешь на работу не ходить. Народ, тутошние бомжи то есть, тебя кормить обязаны. Как старшего над ними, начальника и благодетеля. А я всегда при тебе буду находиться. Тока кликни, и я на трех ногах мигом прискачу.
Сам то он, Окрошка тоже, наверняка, на работу ходить не собирался.
Но Сидоров сразу его огорчил.
- В поиск я буду ходить, как и ходил. Я - здоровый мужик, и сам себя прокормить в состоянии. В нашей жизни бомжевой преференций ни для кого по определению быть не может. Уразумел?
- Чегой-то? Каких таких перфораций?
- А таких! Руководство нашим сообществом я буду осуществлять во внерабочее время. На общественных началах, так сказать. И ты губу не раскатывай. Завтра кем наряжаешься - беженцем или воином-интернационалистом?
Окрошка надулся как мыльный пузырь, даже радужные пятна на щеках и лбу появились, и ушел. Но через полчаса поскребся в дверь приемной, лично установив этим некую субординацию, и когда Сидоров разрешил ему войти, сказал:
- Ты, Ляксеич, мужик мудрый. Все правильно рассудил. - Окрошка был тертым калачом и понимал - с начальством надо не конфликтовать, не дуться на него, а хвалить и всячески потакать, тогда все путем будет.
- Молодец, что понял, - отозвался Сидоров, осматривающий буржуйку, подарок бомжей. - Так кем ты завтра рядишься?
- Афганцем. Народ наш что-то беженцев не очень…
Сидоров улыбнулся:
- Ладно, афганец иди, отдыхай.
- А ты, Ляксеич все ж не забывай, кто тебя сюда привел, - не удержался Окрошка.
- Не забуду, - пообещал Сидоров.
…Именно он, Окрошка, привел Сидорова на завод в мае две тысячи первого года.
Он тогда в роли глухонемого инвалида собирал деньги с пассажиров пригородного поезда. А тут настоящие глухонемые, люди ущербные, а потому злые и в силу одинакового изъяна организованные. Выкинули
Окрошку из электрички, как щенка, хорошо еще, что на остановке, могли бы и на полном ходу. А остановка была - Шугаевка.
Окрошка огляделся и, заметив вдали оттаявшие дачные участки, решил, раз уж он тут оказался, проинспектировать их на предмет потенциальной добычи. Успешно просочившись на территорию садоводческого общества мимо сторожки, почему-то не облаянный собаками, Окрошка поскакал на костылях подальше от опасного места.
На одном из участков он увидел бородатого длинноволосого человека в бушлате и резиновых сапогах, что-то рвущего в огороде. С виду - бомж, но бледный. Бомжи, они и зимой загорелые, а к весне и вообще - черные, как негры. Грязь приобретению подобного оттенка тоже способствует.
- Э, мужик! - позвал Окрошка. - Ты там что, весенние подснежники собираешь?
Мужик поднял голову, и Окрошка поразился выражению его глаз. Они были серые, но казались белыми - выцветшими и какими-то неживыми. А лицо у мужика было худое и бледное, как у выходца с того света.
Окрошка даже вздрогнул и незаметно перекрестил свой впалый живот. А мужик вдруг улыбнулся, но как-то грустно.
- А подснежники только весенними и бывают, - сказал он. - Летом они не растут.
- Да ну? - иронически произнес Окрошка.
- Ну да, - в тон ему ответил мужик с неживыми глазами. - Заходи.
Перед калиткой стоишь.
- А это твоя дача?
- Моя. Заходи, не бойся.
- А чего мне бояться, я человек вольный. Захочу, и без твоего приглашения зайду. - И зашел.
- Ты бомж? - спросил мужик, когда Окрошка подошел к нему.
- Это ты почему так решил?
- Сам же сказал - вольный человек. Да и воняет от тебя.
- Воняет, не нюхай, - обиделся Окрошка, но тут же забыл про обиду.
- Так ты лук тут собираешь?
Мужик пожал плечами.
- А я не знаю, что это, - сказал он. - Вышел в огород, смотрю - травка какая-то из земли пробивается.
- Это лук, - тоном специалиста сказал Окрошка. - Солнышко пригрело, он и попер из земли. Видать осенью луковицы не все выкопали, в земле оставили. Вот он и прет. Весна, все к солнцу тянется. - Окрошка задрал голову вверх и подставив щетинистые щеки лучам солнца, улыбнулся. - Весна! Тепло, как летом. Солнышко пригревает. Эх, окрошечки бы сейчас! К твоему луку огурчик бы, яичко, сметанку, колбаски бы… А давай окрошку сделаем? Чегой-то я есть захотел.
Мужик усмехнулся:
