Женька тоже позвонил. Вернее, он самый первый в этот день позвонил. Со сранья, так сказать. Поинтересовался, как Никита вчера до дома добрался. Сказал, что Наталья уж больно волновалась. Латышев успокоил, ответив, что добрался нормально. Про то, как чуть не подрался с двумя сосунками, ночными искателями приключений, рассказывать не стал. Потом Женька спросил о здоровье и пригласил
Никиту на Новый год к себе. Латышев ответил, что здоров как бык, а по поводу приглашения еще подумает. Женька принялся его уговаривать.
Сказал, что Наташка наготовила всего как на Маланьину свадьбу, а дети вчера вечером сообщили, что идут к друзьям.
- Так что, давай, Никита, не валяй дурака, приходи. Что, один будешь Новый год встречать? Сам на сам? В одиночку с бутылкой у телевизора?
(О том, что он расстался с Вероникой и пока совершенно один,
Латышев зачем-то рассказал Женьке вчера на корпоративе).
- Давай, Никита, - твердил Женька, - приходи. Посидим втроем.
Наташка гуся зажарит в духовке, ей из деревни привезли. Здоровый, зараза! Нам его с Наташкой вдвоем неделю есть, еще и на рождество останется. И салат твой любимый будет - селедка под шубой.
- Да, селедку под шубой твоя Наташка классно готовит, - вкусно причмокнул языком Никита, и Женька тут же решил, что он его уговорил. За селедку под шубой Латышев был готов продать родину. И еще за домашние беляши. Женька знал все о его кулинарных пристрастиях своего друга.
- Ну, вот и ладненько! - обрадовался он и добавил: - И беляшей скажу, чтобы Наташка нажарила. Беляши не совсем праздничное угощение, но ты же любишь… Стало быть, договорились. Рано садиться не будем, часиков в десять подскакивай.
Не дав Никите возразить, Женька повесил трубку. Получилось, что
Латышев принял предложение и не пойти теперь, значит обмануть. А идти ему никуда не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось. Он и валялся на диване и ничего не хотел. Иногда вставал, подходил к бару, наливал себе чего-нибудь крепкого, без разбора. Потом блуждал с бокалом в руке по пустым комнатам и тихо ненавидел тишину. Впервые тишина казалось ему гнетущей, а не желанной и умиротворяющей как обычно. Но и уходить в шум и чужое веселье Латышев не хотел.
Сейчас-то уж точно.
Мыслями Кит все время возвращался к Касатке. Прочитав ее 'Да', надолго задумался, погрузился в воспоминания.
'Судьба толкала нас друг к другу, - думал он, - сводила…'
Киту вспомнилась вдруг испуганная…, нет, растерянная…, нет, пожалуй, все же испуганная абитуриентка, не заметившая объявления, приколотого к двери деканата гидротехнического факультета и застывшая на пороге как соляной столб. Девушка стояла, моргала глазами и смотрела на него. Она показалась Никите милой и немного смешной. Всего лишь милой и всего лишь немного смешной.
- Я ошиблась дверью? - спросила девушка.
Нет…, кажется, ни о чем она не спросила. Да, точно, не спросила. Просто стояла и хлопала пушистыми ресницами. И кивала или качала головой, когда он с ней разговаривал. Молча - стояла, моргала своими огромными серыми глазами, кивала. Никита даже, кажется, пошутил по этому поводу, спросив, не немая ли она…
Потом у абитуры были экзамены, потом зачисление в институт, распределение по группам. Никита почему-то совершенно не удивился, увидев среди студентов группы, в которую они с Шуриком попали, ту самую девушку. Не удивился, даже плечами не пожал. Может, его мысли тогда были заняты Иркой? Да нет, собственно, об Ирке он не очень-то думал в тот момент, как впрочем, и во все другие моменты их с Иркой связи. Что думать о той, которая всегда доступна и всегда безотказна? Скорей всего, у Никиты глаза разбежались от обилия ярких, веселых и свеженьких, как весенние цветы девиц. В их группе девушек и парней было примерно поровну. Нет, девушек даже немного больше. Сейчас он уже точно не помнит. А группа была большая - двадцать с лишним человек. Двенадцать или четырнадцать девчонок.
Никита ощутил себя попавшим в малинник. Оля Макарова - просто красотка. И фигурка и личико! Персик! Наташа Зимина - не красавица, но с такими аппетитными формами… Олеся Иванова! Жгучая брюнетка!
Правда, с косметикой перебарщивала. Но какой шарм!..
Девушку, познакомиться с которой не удалось по причине нетерпеливости Шурика Савко, вечно куда-то спешившего, звали
Светланой. Света… Это имя Никите нравилось. Имя нравилось, а сама
Света Касаткина…, ну, в общем, никак. Она терялась на фоне других представительниц девичьей половины группы. Позже он понял, Света
Касаткина сама хотела быть незаметной. Может, не хотела, но она была жутко закомплексована по поводу своей якобы неброской внешности и всегда старалась быть в тени, не выпячиваться. Так сейчас думал
Никита, а тогда и не задумывался. А на самом деле, Света была красивой. Она обладала неповторимой своеобразной красотой. Той, которая делает именно эту женщину именно для этого мужчины неотразимой, единственной и желанной. Надо только заметить, обратить внимание, вглядеться… Но поздно, очень поздно Никита разглядел красоту Светланы.
Это случилось только на геодезическом полигоне. Но до полигона было еще целых два курса, четыре семестра. Два года они учились в одной группе, ежедневно встречались, но Никита был как слепой. Не замечал… Сейчас ему было непонятно. Как? Как он мог не заметить?
Почему?..
После окончания первого курса они ездили группой в колхоз. Их группу бросили на уборку льна. Сначала планировали весь поток на картошку отправить, а потом в институт пришел запрос от одного из колхозов, специализирующихся на производстве льна-сырца и их группу направили в этот колхоз. Разбили на звенья по пять человек в каждом.
Никиту Латышева назначили звеньевым; в его звене были одни девчонки
- Наташка Зимина, Оля Маркова, еще одна девушка, Олина подружка, ни имени, ни фамилии которой Латышев сейчас вспомнить не мог. Впрочем, не особенно старался. Была и была. Девушка, как девушка.
Света Касаткина тоже была в его звене. Но… Но и тогда он не обратил внимания на Свету. На Касатку, как ее все называли. Никита крутил напропалую с Наташкой Зиминой. Танцевал практически только с ней, гулять в поля ходил с ней. Весь день студенты пахали как папы
Карлы, а каждый вечер в клубе, где их разместили, были танцы. До упаду. А после танцев многие студенты парочками разбредались кто куда. Вообще-то, ясно куда - в поля. В те самые поля, на которых трудились днем. Поля были большие, места для уединения хватало всем желающим уединиться. Да и полей этих было много. Никита уединялся с
Зиминой. Он не был влюблен в Наташку. Совершенно. А она в него?
Теперь уж не узнать. Да, в общем-то, и не интересно. Они гуляли, разговаривали о всякой чепухе, шутили, смеялись. Никите просто было легко с Наташкой.
Уходила ли в поля Касатка? А если уходила, то с кем? Да нет, наверное, не уходила… Латышев не мог вспомнить. Тогда он совершенно не обращал на эту сероглазую девушку с грустной улыбкой своего внимания. Шутил. Как со всеми. Разговаривал. Тоже как со всеми. Танцевал? Кажется, пару раз приглашал ее на танго. Или в кругу, танцуя шейк, стояли и тряслись рядом.
А на полигоне…
Странно устроена человеческая память. Почему-то совершенно ненужная мелочь врезается в память, и помнишь о ней постоянно.
Стараешься не вспоминать, хочешь выкинуть из памяти, но не можешь.
Ерунда какая-нибудь. Совершенно ненужная ерунда. Или помнишь что-то, чего и не было вовсе в твоей жизни. Из сна или из фильма какого-то.
Не было, точно знаешь, а вспоминаешь, как что-то реальное и осязаемое.
Например, засело у Никиты в сознании здание какой-то больницы.
