команда:
'Тревога - пожар!' - и мы бежим куда-то на сопку: затаптывать пламя собственными сапогами. Разворачивается бесчисленное множество земляных работ: там надо копать овощехранилище, здесь - строить каптерку, а то вдруг садимся в кузов бортовой машины и едем куда-то километров за пять или десять. Выгрузившись вместе с шанцевым инструментом - бегом на сопку и там, 'на гладкой высоте', едва отдышавшись, принимаемся за рытье котлована под большой блиндаж: здесь будет командный пункт маршала Малиновского на каких-то больших учениях. Грунт в Приморье всегда для рытья очень сложный: весь из гравия, а то и сплошных базальтов. Главные орудия труда - ломик и кайло, совковая лопата, а порой и динамит.
Как-то решил я схитрить. Во время развода на хозяйственные работы майор - начпохоз полка спросил, кто умеет малярничать, и я вызвался.
Какой-то опыт у меня и в самом деле был: в школе, которую после войны ученики ремонтировали собственными силами, работал в малярной бригаде. Ну, думаю, дело нехитрое, и все же полегче, чем на строительстве овощехранилища. Напрасно я так думал. Оказалось, что красить надо в казарме панели, а краска - на дихлорэтане: растворителе очень токсичном, попросту сказать - ядовитом. Да притом и летучем, быстросохнущем.
- Работать только в противогазе! - приказал майор. - В четвертой батарее один уже от этой краски угорел, чуть Богу душу не отдал. Я за вас отвечать не намерен. Слышишь? Я предупредил! Повторить приказание!
- Красить только в противогазе… - повторил я упавшим голосом.
Перспектива мне совсем не улыбалась: стояла жара градусов за тридцать - в резиновой маске умаешься… Но пути назад не было: сам напросился в маляры!
- Смотри: приду - проверю! Увижу, что красишь без противогаза - посажу на губу, так и знай! - еще раз предупредил майор. Я вздохнул, напялил на лицо противогазовую маску (благо, прошел в ней проверку в
'камере окуривания'), отлил из большой канистры немного краски в консервную баночку - и принялся за работу.
Главная трудность задачи стала мне ясна уже в первые мгновения.
Краска высыхала моментально - надо было ее энергично растирать, пока она не высохла ни под кистью, ни на самой кисточке. Я моментально взмок. Лицо покрылось потом, дышать стало трудно, то и дело приходилось выскакивать на свежий воздух и уже там, сняв маску, отдыхать в тенечке. Дело двигалось медленно. То и дело я подливал в банку новые порции из канистры, под кистью все время обнаруживались изъяны, незакрашенные места. Я клал на одно и то же место слой за слоем - и все равно оставались проплешины. Впоследствии, поработав на машиностроительном заводе, где подобной краской красили танки и тепловозы, я узнал, что делается это при помощи специальных пульверизаторов, вручную же красить - одно мучение… Вот я и мучился. И каждые десять минут был вынужден подливать краску из канистры…
Часа через два появился майор. Я за все это время не успел выкрасить даже одну стенку в маленьком коридорчике.Но помпохоза слабый темп моей работы ничуть не смутил. Он благосклонно осмотрел свежевыкрашенную панель.
- Во-о-о! Хо-ро-шо-о-о! - протянул, проокал он. - Ты и в самом деле мастер! Мо-ло-ток!
- Служу Советскому Союзу! - провыл я из-под противогаза.
- Ну, а краски-то много уходит? - поинтересовался майор. И, открыв горловину посудины, чуть наклонил ее над моей баночкой. Но оттуда и не закапало. Майор наклонил больше, потом еще больше…
Краски почти не было! Майор посмотрел на меня диким взглядом, я - через окуляры маски - так же точно на него…
- Ка-а-ак? - рявкнул майор. - Неужели всю краску смылил?! Да где ж я тебе столько возьму? Советскому Союзу он служит… Да тебе только волю дай - ты всю страну без краски оставишь… А ну, убирайся отсюда к такой-то матери! (Майор точно сказал - к какой).
Чтоб я тебя в казарме не видел! Ма-а-астер, называется!
Назавтра я уже орудовал киркой на копке котлована под
'овощегноилище', как шутили наши юмористы…
Вернусь к первым дням службы. В один из них нас послали копать ямки под столбики для ремонта ограждения вокруг топливного склада. Я мужественно единоборствовал с не поддающейся моему искусству землекопа штыковой лопатой, когда к нам приблизился какой-то одетый во все гражданское не слишком молодой мужчина.
- Ты кем на гражданке был? - вдруг спросил он меня, сверкнув золотыми коронками.
- Учителем…
- Оно и видно! - засмеялся незнакомец. - Кто ж так лопату держит?
Дай покажу!
Показал. И. тронутый, по-видимому, моим смущением, подбодрил: -
Да ты не тушуйся: научишься!
Оказалось, он служит инженером, вольнонаемным, надзирает за коммунальным хозяйством гарнизона. Позже мы не раз с ним встречались, однажды он даже зазвал меня к себе домой, в какую-то неописуемую хибару, где он жил одиноко и где иногда писал дневник своей холостяцкой жизни, выдержки из которого принялся мне зачитывать:
'…Вчера приходила ко мне Машка…'
На этом пристойная часть текста завершалась.
И вот теперь, когда я долбил киркой кремнистый грунт на месте будущего овощного склада, вдруг услышал за спиной одобрительный возглас:
- Вот! Я же говорил: научишься! Смотри, как здорово получается…
Что да, то да: чему-то меня армия все-таки научила. И прежде всего - терпению и умению следить за собой, не распускаться, не раскисать. Особенно это важно было зимой во время учений.
Как-то раз в разгаре зимы, после многочасового колесного марша, мы ночью, в полной тьме, остановились посреди заснеженного поля и, по приказу командира, стали прямо на снегу, на промерзлой земле, устанавливать палатки для ночлега. Быстро справившись с этим несложным делом, поставили в центре своей палатки чугунную печку, вывели наружу трубу через отверстие в металлическом листе, вставленном в свод палаточного полотна - и помкомвзвода Крюков скомандовал:
- Кто доброволец: всю ночь за печкой присматривать? Назавтра дам ему отоспаться: все уйдут на станцию - технику грузить на платформы, а он будет отдыхать!
Мгновенно у меня пронеслось в мозгу: ночь перемучаюсь, может, и передремлю потихоньку, зато утром останусь в палатке, и тулуп (один на весь взвод!) будет в моем распоряжении: завернусь в него - и высплюсь на славу!
- Я! - вырвалось из моих уст… Ребята повалились на мерзлую землю и уснули, как убитые, я же присел к печурке, стал подсыпать в нее уголька… Но уже через две минуты заметил: печка почему-то накренилась на одну сторону… Присветив огоньком, быстро обнаружил причину: под раскалившейся 'буржуйкой' земля подтаяла - и постепенно превращалась в жиденькую кашицу… Оказывается, мы расположились… на болоте!
Но не будить же мне было измотавшихся товарищей. Пришлось целую ночь то и дело выправлять крен проклятой печки, подкладывая под нее деревянные чурки то с одной, то с другой стороны. Намучился, ухайдакался вконец. Зато расчет мой полностью оправдался: утром все ушли, а я, подстелив под себя на мерзлую землю все, что только можно было, и напялив на себя тулуп, уснул сном праведника.
На одном из привалов, в конце дня, мы вдруг услыхали близкие выстрелы. Вскоре стала ясна причина - тревожная и, может быть, даже трагическая. Дело было возле какой-то железнодорожной станции, рядом располагался склад боеприпасов, охраняемый солдатом с винтовкой - обыкновенной русской трехлинейкой образца 'дробь забытого года'. Во многих частях еще была в то время на вооружении и эта устаревшая техника. В непосредственной близости от склада загорелся жилой дом и сарай. Часовой, как и положено,
