— Здравствуй степь, — тихо кивнул ведун и громко приказал: — Кожемяка, ныне твоя очередь дозоры выпускать! Пусти пять человек влево на две версты вперед и в сторону, вправо пять человек и вперед еще дозор.
— Не рано ли коней гонишь, воевода?! — звонко спросили его со льда.
— Ты-то чем недоволен, Княжич? — поморщился Олег. — Твою полусотню вроде пока не трогали. Берегу, как родных, для самых важных поручений.
Среди воинов пробежал смешок.
— Да не о себе я беспокоюсь, кузнец, а об общем деле, — громко заявил, подъезжая ближе, ватажник. — Третий день по льду идем, лошадей одним овсом кормим. У них от зерна брюхо скоро пучить начнет, никакой поклажи нести не смогут. А ты в голую степь рать выгоняешь. Что им там, из-под снега траву рыть? Так для такой кормежки на месте стоять надобно, а не за половцами гоняться!
— А то здесь рыть проще!
— Не слушайте его, братья кшеньцы! — привстав в седле, закричал Княжич. — Не ходите в степь, пока коней травой не покормим. Передохнут кони — сами назад не выйдем, и добро бросить придется. Здесь Олыму истоки, низина, рогоз должен расти. Высокий, над снегом торчит. Дадим хоть его лошадям пощипать, а уж потом дальше двинемся.
Олег прикрыл глаза, вспоминая образы, украденные из головы воина Азуна, и зло зашипел:
— Ты, что ли, воеводой в походе выбран, Княжич? Зачем умы словами дурными смущаешь? Я сказал в степь сворачивать, стало быть, так и поступить надо!
— И коней там угробить? И победы над половцами не найти, и самим с позором вернуться?
— Кожемяка! — повернулся к Ярополку ведун. — Я команду дал дозоры выслать да вперед ратям выступать.
— Не слушай его, Кожемяка! На моей стороне правда!
— А на моей стороне милость Велеса! — Олег выразительно оглянулся на Багряную Челку. — Он коням сгинуть не даст. Коли ты богов наших отринуть решил, Княжич, то лучше сразу назад возвертайся, мне такие ратники не нужны. Кожемяка, где дозоры, сколько я ждать должен?!
Толстяк, оказавшись меж двух огней, испуганно оглянулся на ватажника. Но тот против имени Велеса спорить не рискнул, сам первым вперед тронулся. Однако, проезжая мимо ведуна, пообещал:
— Коней загубим, с тебя за всё спрошу.
Лошади, лошади… Такие сильные и такие хрупкие одновременно. Зерном не кормишь — устают, много дашь — пучит. Не напоишь — задыхается, напоишь не отдохнувшую — запаришь. Много работают — выдыхаются, в стойле держишь — слабнут и болеют. На день-два забудешь про них, глядь — а уже испорчена лошадь, никуда не годна, только на мясо. Засекаются, натираются, даже остановиться сами не догадываются, коли на пределе — сам не сообразил, и загнана лошадь насмерть. А без скакуна — хуже чем без рук остаться. Пешим от силы одну десятую пути, что верховой может, пройдешь, груза за плечи тоже в десять раз меньше закинешь. А коли с заводной лошадью считать — то и вовсе раз в пятьдесят меньше получится. Вдали от жилья человеку без лошади не выжить. Разве только осенью в лесу, когда плодов вокруг полно. Так ведь осень не вечна…
Больше половины дня Олег, стиснув зубы и держась в стороне от рати, всматривался вперед, в душе опасаясь самого страшного — но память мертвеца не подвела. Аккурат за двугорбым курганом, как и вертелось в голове, воинам открылась низина, густо поросшая высоким камышом. Летом тут, скорее всего, всё было заболочено — но сейчас люди вламывались в заросли без особой опаски, отпускали подпруги, снимали уздечки, а оголодавшие скакуны жадно хватали желтые стебли, на которые обычно и смотреть не желали. Что же, голод не тетка, порой и солома медом покажется. А как брюхо набьют, можно торбы с овсом повесить…
— Людей-то чем кормить станешь, кузнец?! — задорно поинтересовался Княжич.
— Сала с хлебом да пирогов домашних пожевать можете, — ответил Олег. — Мороз на улице, не испортились.
— Холодное зимой жрать — чай недолго и брюхо застудить! — крикнул кто- то из ратников.
— Чай не на прогулку собирались, мужики! — повысил голос ведун. — Сегодня за коней порадуйтесь, завтра сами горячего похлебаете. Всё, привал. До рассвета всем отдыхать.
Сам он тоже достал из сумки два расстегая и сунул под шапку — греться. Положить на грудь не получалось: бриганта, как и всякий некольчужный доспех, штука жесткая. Разотрет пирожки по телу — и ужина не будет, и не помоешься, пока из похода в Сураву не вернешься. Кинул на снег щит, уселся сверху, поднес к губам бурдючок с хмельным медом — это не вода, на слабом холоде не замерзает.
— Горло не застуди, воевода, командовать не сможешь…
Он неожиданного совета Олег поперхнулся и пролил мед себе на шею:
— Электрическая сила! Вы чего, мужики? Разве ж можно под руку говорить? — Он зачерпнул снег и старательно отерся. — А если бы за шиворот?
— А мед в любом месте завсегда полезен, — кинув щит рядом с серединским, уселся вплотную к Олегу Буривой. Захар плюхнулся с другой стороны, прижав ведуна к товарищу:
— Давай мы тебя погреем, воевода. А то, небось, брюхо-то подмерзает без горячего?
— И вы туда же? — покачал головой Середин. — Сказывал ведь, завтра горячего похлебаете.
— Так ли, воевода? — вздохнул Буривой. — В беспокойстве люди. То ты коней три дня на овсе держал, теперь они на снегу без горячего. Ты в наших краях человек новый, поручиться за тебя некому. Как в поход-то за тобой пошли, и то удивляюсь. Все Лабута, баламут, да половцы и впрямь обидели кровно. Велес твою жертву при нас при всех принял. Однако же ныне в беспокойстве охотники. А ну как завтра ни травы коням, ни тепла людям не встретится?
— Травы не будет, — вздохнул Олег. — Будут кусты, подлесок. Не сено, конечно, но что коням пощипать — найдется. Роща там растет лиственная. Хоть всю на дрова пускайте, мне не жалко. Через переход опять возле рощи остановимся. За ней, через полста верст, еще одна. Хоть и рано придем, а встать придется, потому как до следующей, до Волчьего бора, чуть больше дневного перехода. Коли не остановиться, в степи ночью окажемся. От Волчьего бора до Кривого колодца, где кочевье хана Биняка зимует, один переход. Ночевать придется в степи, в полупереходе, дабы не в потемках бегать, а засветло на стойбище выйти.
— Я же сказывал, Буривой, — облегченно поднялся Захар, — наш кузнец тоже не промах, Княжичу еще десять верст вперед даст. Пойдем.
— Откель же ты проведал усе столь подробно, воевода? — ласково поинтересовался горожанин.
— Оттуда, откуда и про то, что это хан Биняк набег учинил, — глядя на Захара, ответил Олег.
— Ты видишь, Буривой, ладно всё, — кивнул старший. — Пойдем.
— Нет, не ладно, — упрямо мотнул головой тот, — пусть поведает, откель подробности таковые вынюхал.
— Ты уверен, что тебе действительно хочется это знать? — повернулся к горожанину Середин.
— На моей совести, воевода, больше ста душ, — спокойно ответил Буривой. — Мне они поверили, меня за старшего сочли. Коли не так чего случится — мне в их дома стучать,
