мне в глаза баб и детей их смотреть. А посему знать я хочу всё, дабы никаких сумнений не оставалось.
— Я пойду, — решился Захар и пошагал к кучке рассевшихся вокруг бочонка ратников.
— Чего это он? — удивился Буривой.
— Однажды он увидел, как безголовые утопленники выползают из болота, — спокойно сообщил Середин. — Наверное, ему не очень понравилось это зрелище.
— Ах, вот оно как, — моментально вычленил самую суть горожанин. — Так ты, стало быть, колдун?
— Я не колдун, Буривой, — повторил Олег ставшую привычной фразу. — Я так, ведаю кое-что в этом деле, да пользуюсь, коли нужда заставит.
— Угу, — кивнул охотник, погруженный в свои мысли. Колебался он минут десять, пока, наконец, не решился: — Ладно, воевода. Коли тебе сам Велес поверил, стало быть, и мне довериться не грех. Вестимо, не от Чернобога, не от Мары жестокой твоя сила, а от богов наших. Поверю. Но коли обманешь, чародей, смотри… Калинов мост узкий, и нам обоим его не миновать. — Буривой поднялся: — Коли Велес тебе верит, и мне поверить не грех. Поручусь за тебя словом своим. А Княжич… Ты ко всякому будь готов. Из него сила — как кочка болотная. По виду прочен да красив, а обопрешься — и квакнуть не успеешь, как в топи окажешься.
— Ква, — кратко согласился Олег.
— Чего? — не понял ратник.
— Ква, — повторил Середин свою любимую присказку.
Буривой рассмеялся:
— Ладно. Быть по сему. Пойду, пока весь мед без меня не вычерпали.
— До утра, — кивнул Олег и вытащил из шапки успевшие согреться расстегаи. Поел в гордом одиночестве. Ни к одной из компаний его до темноты так и не пригласили.
Утром угрюмые и замерзшие ратники с первыми лучами солнца поднялись в седло, пытаясь походной рысью разогнать застывшую в жилах кровь. В сторону воеводы весь день никто и не смотрел — даже Одинец с Челкой держался метрах в двадцати. Но когда еще до вечера впереди показалась обещанная роща, воины мгновенно оживились, а потом к кошту Захара несколько раз подходили ратники, предлагая воеводе угоститься пивом из их бочонка. Еще переход, и при появлении перед сумерками на горизонте неровной линии древесных крон охотники стали приветствовать ведуна, как в святилище во время жертвоприношения.
На третий день, когда рать раскинула лагерь возле обещанного Олегом леска, перед воеводой появился сам Кияжич, с щитом в одной руке и сумкой в другой. Ватажник молча положил на снег свой щит, сел на него, расстелил между собой и Серединым небольшой коврик, поставил на него деревянную миску, сыпанул в нее горсть кураги пополам с орехами, достал два светлых ковкаля, медный кувшин. Так же молча наполнил оба деревянных кубка почти до краев и, наконец, прямо при ратниках, что с любопытством созерцали все приготовления, заговорил:
— Нехорошо получается, воевода. Вроде мы вместе, в одной рати идем. Может статься, живот друг за друга класть завтра станем — а как чужаки смотримся. Знаю, говорил я тебе слова обидные, за то готов прощения просить. Хочешь, до земли поклонюсь? Но не ради обиды молвил, о деле общем заботился. Посему зла на меня не держи. Главное хочу сказать: шестой день мы в походе, и вижу я ныне, дело ты сие знаешь. Может статься, опыт имел, может статься, от богов в тебе сие мастерство сидит, про то и не спрашиваю. Иное желаю сказать. При всех, без единого колебания: ты настоящий воин, кузнец. Полками способен командовать не хуже князя любого, а уж я, поверь, князей разных насмотрелся. Не каждый, поклясться готов, не каждый с тобой вровень встанет. Ты ведь каждый переход, каждую стоянку заранее проведал, всё до версты продумал, каждый шаг оценил…
Княжич молол, молол и молол языком, нанизывая слово на слово, вытягивая из пустоты самые превосходные эпитеты, хвалил Олега с самой откровенной льстивостью, и чем дальше, тем меньше это нравилось ведуну. Ватажник хотел помириться? Но для этого не требуется столько словоблудия и самоуничижения. Хотел обмануть, отвлечь, влезть в доверие? Наверняка. Но от чего отвлекать внимание в заснеженной степи? От половцев? Так караульных пять постов, по два ратника в каждом. От чего-то, что опасно лично Середину? Может быть… Но что? Нож в спину никто не всадит — люди кругом. Тогда…
Ведун еще раз внимательно пригляделся к столу. Ну, сухофрукты можно и не есть, это не опасность. А вот напиток почти наверняка придется выпить. Княжич предложит. Хотя, с другой стороны — вино налито из одного кувшина, в одинаковые ковкали, у него на глазах вынутые из сумы. Значит, оно не отравлено…
«Стоп!!!» — резко остановил себя Олег. Одинаковые ли? С виду — да. Но по материалу?
Середин вспомнил, как однажды они с ребятами исхитрились довольно сильно подпоить Ворона, и старик пару часов вещал им, сколь глупы люди современные и как хитры были их далекие предки. Рассказывал, надо сказать, чертовски интересно. Например, про искусство отравления. Наибольшее восхищение у старика вызывал ягодный тис — очень распространенное в Крыму и на юге Руси дерево. Даже декоративное, выращиваемое во многих парках и домах отдыха. И тем не менее — ядовитое. Саму по себе его древесину никто, разумеется, есть не станет. Но вот если сделать из тиса, к примеру, ковш и оставить в нем вино минут на двадцать — напиток впитает из древесины яд и потом за несколько часов убьет того, кто его употребит. Ворон довольно подробно описывал, как это смешно: прямо на пиру, при всех, наливаешь в ковш вино, выпиваешь, наливаешь еще, начинаешь говорить что-то очень доброе и приятное, привлекая внимание и оттягивая время. Потом отдаешь корец другу, тот выпивает, и к вечеру… Но ведь пили из одного кувшина и из одного ковша — какие могут быть подозрения?
— …А посему, я так мыслю, воевода, надобно нам выпить за дружбу, за доверие, чтобы верить тебе в меня, а мне в тебя, как самим себе. Не бояться встать в сече плечом к плечу и верить до последней капли. Давай выпьем за доверие и дружбу, воевода. Дабы не осталось меж нами обид и недомолвок! За тебя, воевода! — под радостные крики окружающих ратников Княжич поднял свой ковкаль.
— Постой! — вскинул палец Олег.
На миг ведун запнулся — он никак не мог обвинить ватажника в отравлении без единого доказательства. Начинать разборки — виновным в ссоре окажется именно он. Ведь ватажник призывает к дружбе и миру! К тому же — а вдруг он говорит совершенно честно? Середин работал мозгами изо всех сил, ища выход — и вдруг сообразил, что делать:
— Постой! Грешно пить за такое из простого ковкаля. Подожди…
Середин отошел к вещам, достал из сумки кубок из черепа несчастного латинянина, перелил в него свое вино:
— Мы выпьем за нашу нерушимую дружбу из сосуда чести, что достался нам от основателей рода. Половину ты, половину я. Ты гость, тебе пить первому.
— Н-но… — запнулся от неожиданности Княжич. — Это твое вино…
— Не беспокойся, я его даже не пригубил, — улыбнулся Олег. — Пей.
— Ты воевода, ты пей первым.
— Ты гость, тебе и пить, — парировал Середин. — Или ты чего-то боишься?
— Нет, конечно, — спохватился ватажник, взял кубок, рванул к себе — но зацепился ножкой за ковер и опрокинул на снег.
— Ты пролил вино, Княжич, — спокойно сообщил Олег. — Плохая примета.
— Ничего, оно не последнее… — Ватажник опрокинул в кубок свой ковкаль, отпил половину, протянул Середину: — Без обид?
— Без обид, — согласился ведун и отправил вино в рот, даже не чувствуя вкуса.
Ратники разразились приветственными криками. Княжич, дружески
