Крепко. И я умираю.
– Лоренс. Зачем ты так? Только ты умеешь так играть… В тебе возродился Шопен… я люблю твою музыку. Почему хочешь ты продать фортепиано?
Я молчу. Я должен совладать со своим голосом.
– Я играю только для вас, ибо только вы меня слышите. Но… вам это не надо. Вы меня не слушаете.
– Лоренс… – и такой укор в этом голосе, что мне кажется, что я сам во всем виноват.
– Не надо… – беспомощно повторяю я, и плачу у него на плече.
Кого я люблю? Себя? Его? Шопена? Музыку?…
Kapitel 22.
Лоренс. Мой маленький принц. Мой нежный воздыхатель Шопена. Что случилось с тобой?
Почему я? Почему так?
– Прости меня… Лоренс, послушай. Я не хочу, чтобы ты переставал играть. Я не хочу причинять тебе боль. Поэтому послушай меня. Есть вещи важнее музыки. Жизнь.
Другие люди. Любовь, в конце концов. Я слышу и слушаю тебя, где бы я не был, чтобы я ни делал. Потому что ты играешь для меня. Если ты играешь для меня – это духовная связь. Это больше, чем то, что я буду стоять за твоей спиной и гладить тебя по плечам, и слушать, и слушать, и слушать… Это больше. Это больше чем ты можешь себе представить – то, что ты играешь для меня. Сейчас и может быть навсегда, хотя я надеюсь, что нет, музыка для тебя самое главное. Для меня – нет.
Важнее музыки – моей, твоей или даже моего оркестра – для меня Франс. Да, музыка это важно, я не смею отрицать. Но скрасит ли она твое одиночество? Не отвечай.
Сейчас тебе кажется, что если у тебя есть музыка, то тебе больше ничего не надо.
Я тоже так думал. Но почему-то потом я вдруг почувствовал себя несчастным и одиноким. И тогда я нашел Франса. Понимаешь? И музыка отошла на второй план, потому что он дает мне то, что не дает мне музыка. За него я отдам все – и жизнь, и музыку, и себя самого. Когда-нибудь ты поймешь это, если еще не понимаешь сейчас. Есть вещи важнее музыки, Лоренс, родной мой… Если тебе кажется что твоя музыка не достигает меня, моего сердца, разве не повод это стараться сильнее? Отчасти цель любой жизнь – идти вперед… Лоренс, не плачь… Не плачь, все будет хорошо. Я обещаю тебе. Пусть это будет звучать глупо, но я верю в то, что все будет хорошо. И я сделаю для этого все… Не плачь, хороший мой… не плачь… ну-ну…
Глажу его по плечам. Зачем я все это говорю ему? Он же еще совсем ребенок.
Поймет ли он? Я не хочу внушать ему свои взгляды. Я стремлюсь говорить то, что я действительно думаю. Я не люблю лгать. Это просто не интересно мне. Поступаю ли я правильно, говоря это ему?
– Играй, милый Лоренс. Когда-нибудь ты найдешь того, кто дополнит твою музыку, как Франс дополняет мою. Я хочу, чтобы ты понял – между мной и Франсом не любовь.
Нет, нет, нет… Это не любовь. И не любовь мне нужна. И не любовь нужна ему. И не любовь нужна тебе. La malia. La malia t'est necessaire, mon cher. -…малия?
– Да, Лоренс, малия. Тебе не знакомо это слово. Это малоизвестное слово. Его знают только те, кому слов не хватает. Оно звучит на всех языках одинаково и на всех языках значит одно и тоже. Малия. Это больше чем любовь. Я могу соврать и сказать, что оно и вовсе ничего общего с любовью не имеет, но я не стану. Часто любовь является лишь частью. Лишь частью чего-то гораздо большего. Ты любишь музыку. Но тебе нужно больше. И это большее будет включать в себя музыку. Так и для малии любовь пройденный этап, но не забытый. Малия между людьми это как их общий ребенок – связывает чем-то общим и совершенно непонятным. Малия это весь мир у твоих ног, милый мой… – Я опускаюсь на колени перед ним и заглядываю в его глаза. Он смотрит на меня и глаза его похожи на фиалки в росе. -Малия, Лоренс, это то что есть у меня и Франса. Понимание без понимания. Любовь без любви. Это самое противоречивое, прекрасное, чистое и истинное чувство, которое существует в этом мире и на которое способны люди. Я желаю тебе найти это чувство. И я верю, что ты найдешь его. Когда-нибудь. Обязательно. Тогда ты поймешь, почему Франс для меня важнее всего на свете. А теперь я прошу тебя принять это. Принять, даже если не понимаешь. Принять меня целиком. Я слышу тебя.
Играй мне. Играй мне, зная, что на свете есть вещи важнее. Играй мне, зная, что я слышу тебя. Зная, что я не слушаю. Играй. Ты найдешь смысл выше меня. В жизни есть смысл выше меня. Выше любви. В жизни есть истина. Ты найдешь ее, как нашел ее я. В малии. Одно я знаю точно – на мне жизнь не кончается. Она только начинается. Ты пойдешь дальше и выше. Я – это не самое важное, что есть у тебя.
Сейчас музыка важнее, чем я. -….мсье Розетт, вы часть моей музыки… та часть, которой мне не хватало…
– Но я же у тебя есть! Так в чем проблема? Разве стены – это преграда? Разве Франс – это преграда? Что может стать преградой? Пусть твоя музыка звучит на весь мир! Пусть я буду звучать где-то между ее строк. Мое сердце будет помнить и слышать. Слушать не обязательно. Пусть это будет нашим секретом – что ты играешь для меня.
'А однажды утром ты проснешься и поймешь, что Эрик Розетт для тебя в прошлом и ты играешь не для него, а для какой-нибудь красавицы Марии… Мне будет грустно, но у меня будет Франс. Я только надеюсь, что к концу своей жизни ты будешь не так одинок, Шопен…' Лоренс смотрит на меня и утирает слезу рукавом.
– Вы говорите так… тяжело, Мсье Розетт…
– Эрик. Зови меня просто Эрик.
Его глаза сияют. Он медленно повторяет:
– Эрик… – и улыбается. Но улыбка снова меркнет. – Мне одиноко. Мне страшно.
Рядом со мной никого не было. Не было так близко, как были вы. Но теперь у меня нет и вас, потому что вы принадлежите Франсу.
– Мальчик мой, я никому не принадлежу. Разве что Богу. Я рядом с тобой. Я буду рядом с тобой, пока ты этого хочешь. Ты совсем не один. Франс тоже за тебя очень волнуется. Ему очень понравилось, как ты играешь… И Николя тоже… и еще много кто найдет в твоей музыке вдохновение, смысл и истину…
– Мсье Розетт… Эрик… вы возлагаете на меня слишком большие надежды… И я…
– Тсс… не надо ничего говорить. Не надо мне возражать. Улыбнись. У тебя очень красивая улыбка, Лоренс, mon cher. Улыбнись и успокойся. Я с тобой рядом. Играй.
Играй для меня. Играй для себя. Играй для всех.
Он робко мне улыбается. Господи, на свете еще есть столь нежные дети. Такая глубина невинности и чистоты, что, кажется, я вижу нимб над его легкими каштановыми волосами. Глаза лучатся мягким светом. Матовое лицо как будто сделано из другой текстуры, не так как мое или даже лицо Франса. Как будто Лоренс действительно ангел свыше. От начала до конца не от мира всего.
– Ты прекрасен, Лоренс. Как и твоя музыка. – Я поднимаюсь, целую его в лоб (это почти как святотатство, но я не могу удержаться) и обнимаю.
– Приходите… приходите… Через пять дней будет Седьмой Фортепьянный Конкурс Милоша Мажена… Я буду играть. Я буду играть для вас.
– Я приду.
Kapitel 23.
'Nocturne in C-sharp Minor'
'Frederic Chopin'
'1830'
Это стоит на нотах.
Я перелистываю их снова и снова. Не знаю, зачем мне они – я знаю весь ноктюрн наизусть.
