Оглядываясь на весь пройденный путь изсл?дованія, можно теперь съ полной ув?ренностью сказать, что заговоры не настолько еще выродились, чтобы нельзя было установить процессъ ихъ развитія. Правда, нам?ченные зд?сь пути недостаточно прочно обоснованы, и могутъ явиться н?которыя сомн?нія въ ихъ справедливости. Но, какъ это ясно изъ разбора затронутыхъ въ работ? мотивовъ, для вполн? достов?рныхъ выводовъ изсл?дователю надо располагать не десятками, а сотнями варіантовъ и редакцій изсл?дуемаго мотива, что, къ сожал?нію, въ настоящее время не осуществимо. Только посл? того, какъ накопится достаточно сырого матеріала, и онъ будетъ приведенъ въ порядокъ, явится возможность прод?лать работу, нам?ченную
въ предлагаемой книг?, на которую авторъ смотритъ, лишь какъ на попытку нащупать тотъ путь, какимъ должно пойти дальн?йшее изученіе заговоровъ. И если указанный зд?сь путь окажется правильнымъ, заговоры должны представить изсл?дователямъ богат?йшій матеріалъ для уясненія психологіи ми?отворчества.
Ф. С. Капица
О книге Н. Ф. Познанского
Заговор является тем жанром фольклора, для которого характерна двойственная природа, потому что он обычно рассматривается и как особый фольклорный жанр, и как составная часть определенного ритуала. Но вместе с тем заговор выполняет весьма четко заданную культурную функцию. Этим качеством он отличается и от обрядового, и от календарного фольклора, так же как и от привычного нам вида ритуалов. От календарного фольклора заговор отличается отсутствием какой-либо приуроченности ко времени исполнения. От обрядового — тем, что его употребление всегда вызывается стремлением удовлетворить какую-либо конкретную потребность, которая далеко не всегда имеет охранительную или умилостивительную направленность.
Кроме того, в отличие от всех остальных фольклорных жанров, основным качеством которых является коллективность, заговор — жанр с подчеркнуто индивидуальной формой бытования. По этой причине исследованиями заговоров занимались не только фольклористы, но и этнографы, историки, психологи, философы.
Второе, не менее важное качество заговора — его практическая направленность. Заговор всегда был тесно связан с бытом, способствуя достижению конкретной практической цели — лечению болезни, предохранению от зла, обеспечению успеха.
Поэтому конструирование словесной формулы заговора теснейшим образом связано с отражением порядка выполнения определенных действий, которые способствуют более эффективному его воздействию. Подобная приуроченность свидетельствует о большой древности заговоров, которые возникли в то время, когда абстрактное значение слова еще не получило своего полного развития. Заговоры — это фольклор в первичном значении этого слова.
Ярко выраженная формализованность, заданность структуры, сравнительно небольшое количество основных образов и их простота — все эти качества заговоров были отмечены еще первыми исследователями и послужили основой для выдвижения тезиса об 'архаической исконности' заговоров, уходящей корнями в 'седую древность'.
Первые упоминания о заговорах содержатся уже в летописях, где рассказывается о клятвах, произносившихся при заключении договоров. Документы XII–XV столетий содержат упоминания не только о самих заговорах, но и бабах-чародейках и шептуньях, занимавшихся 'вязанием узлов' (наузов), использовавшихся в качестве оберегов. См., например, сообщение А. А. Зализняка 'Древнейший восточнославянский заговорный текст' (Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М., 1993, с. 104–106).
Многочисленные документы показывают, что вера в заговоры была широко распространена среди русских людей всех сословий и званий. Совершенно аналогичным было существование заговоров в странах Западной Европы. Многочисленные упоминания о них содержатся в трудах демонологов, в трактатах о борьбе с ведьмами и в различных правовых документах.
И везде заговоры были постоянным обьектом борьбы церковных и государственных властей, которые безжалостно преследовали и самих колдунов, и тех, кто прибегал к их услугам, и даже случайно заподозренных людей, попавших в их поле зрения по доносам недоброжелателей или слухам.
В работах Н. Я. Новомбергского и М. Антоновича содержится значительный материал, почерпнутый из следственных и судебных дел центра и запада России. Он показывает, что особенно суровой борьба с заговорами была в XVII веке, когда запрещались даже традиционные и народные обычаи и праздничные увеселения. Уличенных в колдовстве и знахарстве подвергали пыткам и сжигали в обложенных соломой срубах или отправляли в ссылку.
Тем не менее, огромное количество этнографических и фольклорных материалов, собранных уже к началу XX века, показывает, что и в XVIII, и в XIX, и даже в начале XX века заговоры имели широчайшее распространение как в сельской, так и в городской среде. Был накоплен огромный и весьма ценный материал, работа над которым позволила исследователям ответить на многие вопросы, связанные с происхождением, развитием и особенностями бытования заговоров.
После 1917 года изучению и собиранию заговоров в России уделялось значительно меньше внимания, чем они заслуживали. Лишь в мае 1939 года на Всесоюзной конференции по фольклору был прочитан обзорный доклад В. П. Петрова о заговорах, но и он долгое время оставался неопубликованными (
Наиболее острые дискуссии вызвал вопрос о происхождении заговоров. Представители мифологической школы — а первыми о заговорах написали Ф. И. Буслаев и А. Н. Афанасьев, считали, что заговоры произошли от молитв, обращенных к древним божествам.
Именно поэтому Ф. И. Буслаев рассматривал их как эпизоды древнейших эпических произведений. Сопоставляя заговоры с древнейшими эпическими текстами, он впервые попытался не только найти древнейшие мифические основы заговора, но и проследить, как они менялись на протяжении веков, соединялись с христианскими молитвами.
А. Н. Афанасьев также считал заговоры 'обломками древних языческих молитв и заклинаний' (
Афанасьев писал, что заговоры являются важным и интересным материалом для изучения старины, потому что представляют собой 'натуралистический миф', 'молитвы, обращенные к стихийным божествам'. Поэтому исследователь относил их возникновение к 'древнеязыческим временам'. 'В эпоху христианскую эти древнейшие воззвания подновляются подставкою имен Спасителя, Богородицы и разных угодников', отмечал исследователь, характеризуя те изменения, которые претерпели заговоры в течение веков (там же, с. 414).
Основную задачу исследователя А. Н. Афанасьев видел прежде всего в том, чтобы раскрыть в позднейших текстах их первоначальное содержание.
Положения, выдвинутые Афанасьевым, сразу же стали предметом критических выступлений. Одним из первых по этому поводу высказался О. Ф. Миллер. Не опровергая исходный тезис Афанасьева, он уточнил его, отметив, что заговоры возникли в более древние, 'домифологические времена, когда еще не было ни молитв, ни мифов и не существовало еще самого представления о божестве' (
