ОТАВА
Кошу траву, где косил перед этим, – отаву.
Дохнула осень.
Затуманилось лето.
Звонов далей коснулась печаль.
Незаметно растет трава, незаметно сменяются времена года.
С одного конца луговины прохожу в другой конец луговины.
Время меня, как траву, растит и время меня, как траву, косит, и становится смерть рожденьем, которое ничего не помнит про то, что было до него.
Поспешай же расти, трава,
поспешай одна половина мгновенья соединиться с другой, -
чтоб явилось когда-нибудь чудо, чтоб успели все народиться и не успела косою смерть никого скосить.
В ЛЕСУ
В лесу – деревья и люди: те, что стоят на месте, – деревья, те же, что бродят, – люди.
Переходит поле в лес, и в лес переходит ложбина.
Как дерево заколдованное, лежит возле ног моих тень.
Тропинки, что есть во мне, переходят в лесные тропинки.
Чтоб отыскаться, нужно сперва затеряться.
А тайна в самой глубине дебрей держит озаряющую свечу.
Куда бы ни шел – я веду за собой лес.
Где бы я ни был – я остаюсь в лесу.
ГЛИНЯНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ
Зашедши на загуменье, накапываю глины, мешаю ее со своею слюной и леплю, что хочет лепиться само, – человечков.
Это – сосед Иван,
это – сосед Багдан,
это – батя,
а это – мать,
а вот это – я…
Приходит на загуменье сосед Иван, приходит сосед Багдан, приходит батя, приходит мать, и диву даются, что я вылепил их так похоже.
– Однако мы-то живые, – они говорят, – а вот они неживые, и если ты их не оживишь, мы тоже со временем станем такими же, как они…
Я ставлю своих человечков на ноги,
дыханием отогреваю их, как будто оно окоченели,
упрашиваю их, чтобы они ожили…
Но не слышат меня глиняные человечки и не собираются оживать.
Пойдут соседи, пойдут родители, а я, как и раньше, буду сидеть на том загуменьи,
и думать,
и мучиться,
и жалеть, зачем вообще я связался с глиной.
* * *
Образы манят меня за собой, но лишь устремлюсь за ними – и их растворит пространство: возможно, они просто птицы, из тех, что отводят того, кто идет, от своих потаенных гнезд.
Запутаны тропы, какие ведут и на запад, и на восток, но на каждом шагу, повсюду, от них поднимается крутизной высота, и, над собой поднимаясь, становится разумом тело, и, над собой поднимаясь, разум становится всеразуменьем, которое, как водоносная жила, насыщает собой и живит каждое слово и каждый шаг.
Человек – это два человека, как две ладони, что снежок согласованно лепят иль перекидывают, чтоб удержать, угли: из них же один – начало, другой – завершенье, один из них – устье, другой же – исток, один – причина, другой – итог, один – вопрос, другой же – ответ, – а между ними, из них вытекая и в них впадая, струятся миры.
Все, что меня трогает, на меня и похоже.
Не кончился день творенья: снова и снова лепит человек свою лучшую долю.
Делит меня пространство, единит время.
Когда человек встретится с человеком?
В безднах памяти мглятся бессонные фонари.
Подожди, помедли, отпусти ожиданья – и ты перестанешь быть частью, настроенной против всех,
и вернутся к тебе те птицы, что не ловятся, когда их ловишь, что прячутся, когда их ищешь, и ты услышишь: у каждой из них – твой голос, и ты увидишь: у каждой – твое лицо.
