карманы и вышел, не оглядываясь.
Было очевидно, что ни следующий чтец, ни дюжина чтецов за ним, ни предыдущие чтецы, включая неизвестную знаменитость, не дадут аудитории ничего даже отдаленно приближающегося по силе к небрежному подарку Джульена. Это никого не озаботило. Бедные дураки только что слышали настоящую поэзию, и не поняли, что это такое. Ни один. Ни хозяин, ни знаменитость. Ни Санди.
Даже Санди не поняла.
Так или иначе, сижу я, стало быть, дописываю новую пьесу для фортепиано, грущу, и вдруг звонит телефон.
Я подождал, пока он еще немного позвонит, думая, что это Джульен. Включился автоответчик.
Мужской голос говорит — Добрый день, это сообщение для Юджина Вилье. Меня зовут Отто Силвер. Один из моих друзей рекомендовал вас как очень хорошего пианиста, и я звоню вам…
Я поднял трубку.
Он предложил мне двухдневный ангажемент на Венском Фестивале, в Апстейте. Детали меня заинтриговали. Мне предстояло не просто играть в их прекрасном холле, с хорошей акустикой, построенном таким образом, чтобы напоминать концертный зал в Австрии восемнадцатого века; но изображать при этом Моцарта — в парике, в камзоле, и так далее. Я осторожно осведомился, знает ли мой работодатель, какого цвета у меня кожа. Он знал. Он спросил меня, с ханжеским возмущением, не думаю ли я сам, что это имеет значение. Я кротко и виновато ответил что, конечно же, я так не думаю. Он сказал, чтобы я приходил на пробы, назначил число и время, дал адрес, и добавил, что это — простая формальность, ангажемент — мой в любом случае.
Я позвонил Джульену на работу.
Возвышенным тоном он говорит — Юлианус Магнус вас слушает.
В этот момент он что-то жевал, по звуку — яблоко. У него бывают фазы, когда он ничего кроме яблок не ест неделями, чтобы наказать себя за пьянство.
Я сказал — Привет, это я.
Он говорит, насмешливо — А, это же наш великий исполнитель. Ну и как дела на горе Олимп? Хорошо ли ты провел время?
Чего?
Он откусил, мне показалось, большой кусок яблока, намеренно. Он говорит — Это очень простой вопрос. Хорошо ли ты провел время? Ты очень занят, не так ли, даешь концерты в частных песочницах, принадлежащих влиятельным людям, как какой-нибудь Иоганн Штраус-Младший.
Я сказал — Это был неофициальный концерт.
Он говорит — Да, настолько неофициальной, что меня даже не оповестили, не говоря уж о приглашении.
Я не знал, что ты захочешь придти.
Вот что, Джин. Давай условимся. Если ты стыдишься своих друзей — иногда — то лучше бы ты открыто в этом признался, чем пытаться им доказывать, что тебе лучше знать, чего они хотят, и чего не хотят. Я сам выясню, чего я хочу, помогать не нужно.
Я сказал — [непеч. ], я так и знал, что ты разозлишься.
Какой ты дальновидный, Джин. Ты совершенно прав, я разозлился. После того, как… Ну, не важно.
После чего?
Не важно, говорят тебе.
Я взорвался и кричу — А мне важно! После чего?
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
— Позволь мне самому судить, чего я хочу, а чего не хочу, — спокойно сказал Джульен.
— А с чего это ты вдруг разозлился? — спросил Юджин.
— С чего? Хмм. Даже не знаю, с чего начать.
— Слушай, я очень сожалею, но я ничего не мог сделать…
— Ты забываешь, Джин, — сказал Джульен, — что говоришь с человеком, который всегда находит варианты там, где, вроде бы, ничего нельзя сделать. Тебе следовало со мной проконсультироваться. Я бы что-нибудь придумал.
— Да, ты уверен?
— Да.
— Иди ты на [непеч. ], Джульен.
— Успокойся, Джин.
Эй, хотел сказать Юджин. Я не виноват, что твоя литературная герлфренд — [непеч. ] расистка. Да, ты притащил меня в дом [непеч. ] голливудской знаменитости против ее воли. Я не просился туда ехать! Я бы понял!
Нет, хотел сказать Джульен. Ты бы понял, наверное, но все равно чувствовал бы себя униженным, а я такого допустить не мог. Если для успеха нужно предавать друзей, то на [непеч. ] такой успех. Не думаю, что можно добиться чего-нибудь хорошего, подписав контракт с дьяволом. Не думаю, что моя муза просто сидела и смотрела бы на такое. Твоя муза, Джин, воспринимает все легко, она не очень щепетильна и вполне легкомысленна. А у меня муза — дама суровая.
Джульен, [непеч. ], хотел сказать Юджин. Ты что, воображаешь, что если бы я добился успеха, я бы не сделал все, что в моих силах, чтобы у тебя тоже был успех?
А это не важно, хотел сказать Джульен. Цель средства не оправдывает, мальчик мой.
Возникла напряженная пауза.
— Ну хорошо, — сказал Джульен. — Что сподвигло тебя на разговор с низкой тварью, с плебеем, который не имеет чести вращаться в высшем обществе, то бишь со мной? Есть какие-то объективные причины?
— Закончил оперу, — ответил Юджин.
— Упс, — сказал Джульен. — Все, что я давеча тебе говорил — беру все это назад. Ты дома?
— Да.
— Я еду. Меня могут уволить за очередной внеурочный выходной, но мне плевать, я хочу слышать. Еще что-то? Новости какие?
— Венский Фестиваль, в Апстейте.
— Ну?
— Похоже, я буду принимать в нем участие. В роли Моцарта.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПЛАН КАМПАНИИ ДЖУЛЬЕНА
В пятницу он взял себе выходной, чтобы отметить двадцать шестой день рождения в одиночестве.
Для драматурга двадцать шесть — детство. Для поэта — первый пик.
Он отключил телефон и выпил стакан вина. С сомнением посмотрел на почтовые конверты на столе. Выпил еще стакан и решил некоторые конверты распечатать.
Два разных театра прислали идентичные стандартные письма с отказом. Недавняя его пьеса, историческая экстраваганза на темы Второй Мировой Войны, получила таким образом первые отклики.
«Дорогой Джульен»,
противная привычка некоторых налогоплательщиков обращаться к незнакомым людям по имени, а не по фамилии, заставила его поморщиться…
