В чистом отражении мистический опыт лишен образа и слова. Это движение в чистом виде, движение как таковое, сообщаемое сознанию благодаря непосредственному контакту с тем, что выше сознания и ему трансцендентно, — с транс-субъективным. Опыт такого рода настолько же очевиден, насколько очевиден опыт, связанный с чувством осязания в физическом мире, и в то же время настолько же лишен формы, цвета и звука, насколько их лишено чувство осязания. Этим оправдано наше сравнение его с чувством осязания, т. е. такой опыт можно обозначить как «духовное осязание» или «интуиция», и хотя это обозначение не вполне адекватно, оно по крайней мере выражает характер непосредственного контакта, свойственного первому этапу отражения того или иного акта в сфере мистического опыта. При этом мистический опыт и гнозис все еще неразделимы и составляют единое целое.
Если мы хотим установить связь между указанным состоянием сознания (плюс три последующих) и священным Именем (ЙОД-ХЕ-ВАУ-ХЕ), которое является вершиной и итогом иудейского гнозиса, или всей Каббалы, то мы не можем не соотнесшего с первой буквой Имени — (ЙОД), само начертание которой — точка, стремящаяся к проекции вовне, — наталкивает на эту ассоциацию, замечательным образом соответствуя опыту духовного осязания, который также есть ничто иное как точка, обозначающая в зародыше внутри себя мир потенциальных возможностей.
Духовное осязание, или интуиция, — это то, что позволяет установить контакт между нашим сознанием и миром чистого мистического опыта. Именно благодаря духовному осязанию существует в мире и в истории человечества то, в чем состоит подлинная религия: реальная связь между живой душой и живым Богом. Мистицизм — это источник и корень любой религии. Без него религия и вся духовная жизнь человечества были бы лишь сводом законов, регулирующих человеческие помыслы и деяния. Если Бог значит для человека нечто большее, нежели абстрактное понятие, то именно благодаря духовному осязанию, или мистицизму. Мистицизм — это зерно не только религиозной жизни, со всей ее теологией и реалиями культа, но также зерно гнозиса, который есть не что иное, как эзотерическая теология, так же как магия — это эзотерическое искусство, а оккультизм — или герметизм — эзотерическая философия. Таким образом, в Тетраграмматоне мистицизм — буква ЙОД, познание (гнозис) — первое ХЕ; магия — ВАУ, или «дитя» мистицизма и гнозиса; а герметическая философия — второе (заключительное) ХЕ, т. е. итог того, что было явлено в откровении. Заключительное ХЕ, или герметическая философия, — это «книга», которую держит на коленях Жрица, тогда как три яруса ее тиары представляют этапы последовательного перехода откровения из мистической сферы в гностическую, из гностической — в магическую и, наконец, из магической — в философскую: в сферу «книги», или «учения».
Помимо мистического чувства — духовного осязания, — существует также чувство «гностическое», «магическое» и некое особое — «герметико-философское». Без синтетического опыта этих четырех чувств и соответствующей практики четырех различных методов полное постижение священного Имени — ЙОД-ХЕ-ВАУ-ХЕ — невозможно. Ибо, согласно основополагающему тезису герметической эпистемологии (или «гносеологии»), «каждый объект познания требует соответствующего метода познания». Этот тезис — или правило — следует понимать в том смысле, что никогда нельзя применять один и тот же метод познания в различных сферах: он может быть эффективен только в приложении к различным объектам одной и той же сферы. Ярким примером пренебрежения этим законом может служить «кибернетическая психология», поставившая целью объяснить человека и его психическую жизнь законами механическими, материальными.
Каждый вид опыта и познания в своем предельном выражении становится чувством или предполагает особое чувство. В том, кто смеет стремиться к постижению неповторимой сущности Бытия, будет развиваться мистическое чувство, или духовное осязание. В том, кто желает не только жить, но и научиться понимать то, что переживает, будет развиваться гностическое чувство. В том, кто желает реализовать воспринятое им из мистического опыта, будет развиваться магическое чувство. И, наконец, тот, кто не желает, чтобы все им испытанное, все, что он постиг и реализовал, осталось ограниченным его личностью и современной ему эпохой, но желает передать собственный опыт и познания другим и донести до будущих поколений, должен в себе развивать герметико-философское чувство, благодаря реализации которого он «напишет книгу».
Таков запечатленный в Тетраграмматоне закон, указывающий, в частности, последовательность трансформации мистического опыта в традицию; таков закон рождения традиции. Источником ее является мистический опыт: невозможно быть гностиком (или магом, или философом-герметистом), не будучи мистиком. Традиция жива лишь когда она составляет целостный организм — когда она является результатом синтеза мистицизма, гнозиса, магии и герметической философии. В противном случае она угасает и умирает, признаки близящейся смерти традиции — ее распад на отдельные элементы и последующее их вырождение. И тогда, например, герметическая философия, утратившая живую связь с магией, гнозисом и мистицизмом, становится паразитирующей системой автономного мышления, которое само по себе в сущности есть не что иное, как самый настоящий психопатологический комплекс, поскольку оно лишает свободы человеческое сознание, гипнотизируя и порабощая его. Человек, павший жертвой гипноза философской системы (а по сравнению с катастрофическим действием такого гипноза колдовские чары — сущие пустяки), рискует никогда более не увидеть мир, людей, исторические события иначе, как лишь через искажающую призму системы, которой он одержим. Так, сегодняшний марксист неспособен видеть в истории ничего, кроме «классовой борьбы». Все, что бы здесь ни было мною сказано о мистицизме, гнозисе, магии и философии, будет для него лишь буржуазной демагогией, имеющей целью «утопить в мистическом и идеалистическом тумане» реальность эксплуатации пролетариата буржуазией, — хотя мои родители не оставили мне ни гроша, и я не помню дня, когда бы не был поставлен перед необходимостью зарабатывать на жизнь трудами вполне «праведными» с точки зрения марксистов.
Другим красноречивым примером одержимости системой может служить фрейдизм. Человек, ослепленный учением Фрейда, во всем мною написанном будет видеть лишь сублимацию «подавленного либидо», которое и вынудило меня в поисках выхода сексуальной неудовлетворенности ухватиться за Таро и даже написать о нем книгу.
Стоит ли еще приводить примеры? Скажем, вспомнить гегельянцев, исказивших своей системой саму историю человечества, или «реалистов» в средневековой схоластике, кончивших инквизицией, или рационалистов восемнадцатого столетия, ослепленных мишурным блеском своей самодостаточной аргументации?
Мы видим, таким образом, что автономные философские системы, оторванные от живого тела традиции, — это паразитические структуры, которые завладевают человеческой мыслью, чувствами и в конечном итоге — самой волей. В сущности, они играют ту же роль, что и психические расстройства в виде невротических комплексов или навязчивых идей. Физическим их аналогом является рак.
Затем, если говорить об автономной магии, т. е. о магии, оторванной от мистицизма и гнозиса, то она неминуемо вырождается в колдовство или, по крайней мере, в извращенный своего рода романтический эстетизм. Собственно говоря, никакой «черной магии» нет, — есть разве что жалкие колдуны, слепо мечущиеся во тьме, лишенные света гнозиса и мистицизма.
В свою очередь, гнозис без мистического опыта — это сама стерильность. Это просто безжизненный и неподвижный призрак религии, ее труп, реанимированный интеллектуальными крохами со стола минувшей истории человечества. «Всемирная Гностическая Церковь»! Боже правый! Что тут еще скажешь, что вообще сказать о тех, кто якобы обладает пусть неполным, но все же знанием законов духовной жизни, правящих всею традицией?
Наконец, мистицизм, не давший рождения гнозису, магии и герметической философии, рано или поздно должен выродиться в «наслаждение духовным», или «духовное пьянство». Мистик, которому нужны лишь мистические переживания без их понимания и без соответствующих практических выводов, взывающих к воплощению в жизнь; мистик, не желающий приносить пользу другим, забывающий всех, всё и вся ради наслаждения мистическим опытом, — такой мистик, конечно, всего лишь духовный пьяница.
