бесконечными... которые не на минуту, не на час Или день, а на бесконечность... Эта бесконечность мучений объективно может продолжаться мгновение, час или день, но ему дают наименование вечных адских мук... Когда Ориген сказал, что Христос останется на Кресте, и Голгофа продолжится до тех пор, пока хоть одно существо останется в аду, он выразил вечную истину» (2: с. 231, 234).
Что можно добавить к этому, кроме «аминь»? Вечный ад — это состояние души, заключенной внутри себя, откуда душа не надеется выйти. «Вечный» подразумевает «безнадежный». Все совершенные в отчаянии самоубийства свидетельствуют о реальности вечного ада как состояния души. До совершения самоубийства человек, его совершающий, испытывает состояние полного отчаяния, т. е. вечный ад. Поэтому он предпочитает этому отчаянию небытие, видя в нем свою последнюю надежду.
Вечное блаженство — «рай небесный» — наоборот, есть состояние души, преисполненной безграничной надежды. Это не блаженство, которое длится бесконечное число лет; качество «вечной» придает надежде ее безмерность. Подобным образом именно безмерность отчаяния наделяет состояние души, именуемое «адом», качеством «вечного».
Борение в Гефсимании, вызвавшее кровавый пот на челе Христа, было вечным. Эта Гефсиманская ночь не измерялась часами. Она была — и есть — неизмерима и потому вечна. Кровавый пот выступил на Его челе именно вследствие ее вечности, а не из-за временного и потому преходящего испытания. Он на собственном опыте познал вечный ад, и поскольку Он вышел из него, нам дарована «благая весть», что не только смерть побеждена Воскресением, но также и ад — благодаря Гефсимании. Величие победы над адом, провозглашенной словами «это Я», заставило пасть на землю многих из отряда воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, которые пришли Его арестовать (Ин. 18: 5—б). Душа Оригена также склонилась в благоговении перед этой победой над вечным адом, потрясенная откровением слов «это Я», которые Он произнес, едва выйдя из вечного ада. Вот почему сам Ориген со всей определенностью знал, что в конце света не будет «проклятых»; спасен будет даже сам дьявол. И тот, кто глубоко задумается над кровавым потом Гефсимании и словами «это Я», провозгласившими вечную победу над вечным адом, также со всей определенностью узнает, что вечный ад реально существует, но в конце времен непременно опустеет. Кровавый пот Гефсимании есть источник «оригенизма»; в нем источник его вдохновения.
Но «благая весть» вечной победы над вечным адом не понята ни «эллинами» (теми, кто ищет мудрости), ни «иудеями» (теми, кто требует чудес). Понять ее могут только христиане. Ибо «эллины» отрицают реальность вечного ада как несовместимую с идеей Бога, Который одновременно и благ, и всемогущ; «иудеи» же придерживаются идеи вечного проклятия, т. е. настаивают на существовании населенного вечного ада, ибо в противном случае Господь (как судия) утратит абсолютную власть карать. Они отрицают бесконечность Божественной любви. И только одни христиане принимают и понимают «безумие и соблазн» распятия (срв. I Кор. 1:22—25), т. е. действие бесконечной любви, достигнутой никакими иными средствами, кроме как самой любовью. Для них не только средства не оправдываются целью, но и сами должны быть с нею идентичны. Им ведомо, что жестокостью и страхом любви не преподать и не постичь. И они напрямую завоевывают сердца добром, красотой и истиной, тогда как страх преисподней и вечного проклятия не породил до сей поры любви ни в одном человеческом сердце — и никогда этого не сделает. И любовь отца к блудному сыну учит нас не беспощадной строгости правосудия, но радостному празднику встречи сына в родном доме.
Однако «эллины» сказали бы, что отец заранее знал о возвращении сына домой, поскольку у сына по сути не было другого выбора, так что все это лишь видимость драмы. Поведение отца было не более чем «ловким трюком» («List der Vernunft», по выражению Гегеля). А «иудеи» сказали бы, что это власть отца возымела действие в душе блудного сына и заставила его вернуться в отчий дом. Только этой непреодолимой силе он и мог подчиниться.
Таким образом, радость и праздник встречи в отчем доме остаются непостижимыми как для верующих в Божью премудрость («эллинов»), так и для верующих в Божью силу («иудеев»). Значение и того, и другого понятно одним лишь верующим в любовь Господню («христианам»). Они понимают, что история блудного сына есть подлинная драма подлинной любви и подлинной свободы и что радость и торжество отца столь же искренни, сколь неподдельны были страдания отца и сына до их воссоединения. Более того, они понимают, что история блудного сына есть история всего рода человеческого, и что история всего рода человеческого является подлинной драмой подлинной Господней любви и подлинной человеческой свободы.
«Эллины», «иудеи» и «христиане» — верующие в премудрость, силу и любовь Господа! В лоне Церкви, как и во всем христианстве в целом, нет недостатка ни в «эллинах», ни в «иудеях». Именно на них лежит ответственность за все религиозные и нравственные ереси, именно они порождают разногласия и расколы во вселенской христианской общине. Таким образом, главнейший факт Божественной любви — Воплощение Слова и сама личность Богочеловека — с самого начала стал особым объектом приложения усилий «эллинов» и «иудеев» с целью превращения его в деяние силы или явление премудрости. «Иисус Христос есть только Мессия — человек, избранный, помазанный и посланный Богом», — проповедовали «иудеи» (эбиониты и коринфяне), отрицавшие Воплощение Господне как несовместимое с Его всемогуществом. «Слово воплощенное не есть Бог: Слово есть Его творение», — проповедовали в четвертом столетии «иудеи», ученики Ария, движимые той идеей, что Господь достаточно всемогущ, чтобы сотворить совершенное существо, способное совершить подвиг спасения, и не воплощаться таким образом Самому.
«Есть две ипостаси в Иисусе Христе — Божественная и человеческая», — утверждали «эллины», известные под именем «несториан», которые усматривали непреодолимую пропасть между премудростью абсолютной Божественной и относительной человеческой и которые не признавали слияния первой со второй без каких-либо потерь и искажений. Наоборот: «Природа Иисуса Христа едина», — проповедовали «иудеи», именуемые «евтихианами», которые — будучи слепы в том, что касается слияния двух природ, Божественной и человеческой, через любовь, при котором ни одна не теряется в другой, и обе не теряются при рождении третьей природы, — верили, что единение двух природ может быть только субстанциальным, а всемогущество Божье безусловно способно совершать это алхимическое чудо слияния двух природ субстанциально. Позднее «иудеи», именуемые «монофизитами» и «якобитами», восприняли доктрину евтихианства и основали собственные церкви.
В то же время «эллины», убежденные, что существует только либо премудрость, либо неведение — первая как чистый дух и второе как материя, — отрицали реальность двух природ в Богочеловеке, а отсюда и само Воплощение, поскольку воплощение премудрости привело бы к обращению ее в состояние неведения. Поэтому «докеты» (как их называют) учили, что человеческая природа Слова есть лишь видимость, а тело Иисуса не более, чем фантом.
«Эллин» Апполинарий (четвертое столетие) верил, что необходимо изменить соотношение между двумя природами, сократив на треть присутствие в Иисусе Христе человеческой природы. Он учил, что полная человеческая природа состоит из трех начал: тела, души и духа, тогда как человеческая природа в Иисусе Христе состоит лишь из двух начал — тела и души, а его человеческий дух замещен божественным Словом. Здесь снова просматривается все то же «эллинское» желание сохранить Божественную премудрость нетронутой и не искаженной человеческим началом.
Таким образом, «эллины», отстаивающие главенство премудрости, и «иудеи», отстаивающие главенство силы Господа, веками стремились низложить принцип любви в пользу принципа либо премудрости, либо силы.
Начало борьбе за принцип любви было положено еще в античности, и конца ей не было видно ни в Средние века, ни позже; она и по сей день продолжается — вокруг Церкви, в самом сердце Церкви и в душе каждого христианина. Ибо чем была борьба в средневековой схоластике между крайними «реалистами» и крайними «номиналистами» (причем современные последователи немногим от них отличаются), как не борьбой между «эллинами» («реалистами») и «иудеями» («номиналистами»)?.. А борьба между «рационалистами» («ratio nobilior potestas»{64}) и «волюнтаристами» («voluntas nobilior potestas»{65}) внутри той же школы? Для
