— Ты можешь смешать глицерин с азотной кислотой, чтобы сделать нитроглицерин, — говорит Тайлер.
Я вдыхаю открытым ртом и говорю: «нитроглицерин».
Тайлер облизывает губы, пока они не становятся влажными и блестящими и целует тыльную сторону моей ладони.
— Ты можешь смешать нитроглицерин с нитратом натрия и опилками, чтобы сделать динамит, — говорит Тайлер.
Влажный поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.
«Динамит», — говорю я и сажусь на пятки.
Тайлер срывает крышку с банки щёлока.
— Ты можешь взрывать мосты, — говорит Тайлер.
— Ты можешь смешать нитроглицерин ещё с азотной кислотой и парафином, и сделать пластиковую взрывчатку, — говорит Тайлер.
— Ты можешь взорвать здание, нечего делать, — говорит Тайлер.
Тайлер подымает банку щёлока на дюйм над влажным блестящим поцелуем на тыльной стороне моей ладони.
— Это химический ожог, — говорит Тайлер, — и боль от него хуже, чем ты когда-либо испытывал в жизни. Сильнее, чем от тысячи сигарет.
Поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.
— У тебя останется шрам, — говорит Тайлер.
— Имея достаточно мыла, — говорит Тайлер, — ты можешь взорвать весь мир. А теперь помни, ты обещал.
И Тайлер высыпает щёлок.
9
Слюна Тайлера выполнила две функции. Влажный поцелуй на тыльной стороне моей ладони удержал хлопья щёлока, пока они жгли. Это — первая функция. Вторая заключалась в том, что щёлок жжёт, только если смешать его с водой. Или слюной.
— Это химический ожог, — сказал Тайлер, — и боль от него сильнее, чем ты когда-либо испытывал в жизни.
Вы можете использовать щёлок, чтобы прочищать забившийся сток.
Закрой глаза.
Смесь щёлока и воды может пропалить алюминиевую кастрюлю.
Раствор щёлока в воде может растворить деревянную ложку.
Смешанный с водой, щёлок нагревается более чем до двухсот градусов, и с такой температурой он жжет тыльную сторону моей ладони, и Тайлер кладёт пальцы своей руки на мои пальцы, наши руки прижимаются к моим окровавленным штанам, и Тайлер говорит, чтобы я обратил на то, что происходит, особенное внимание, потому что это — величайший момент моей жизни.
— Потому что всё, что было до сейчас — это история, — говорит Тайлер, — и всё, что произойдет после сейчас — это история.
Это величайший момент в твоей жизни.
Щёлок, оставшийся на руке в точности по форме Тайлеровского поцелуя — маленький костёр, или раскалённое железо, или атомный взрыв на моей руке в конце длинной — длинной дороги, которую я представляю себе уходящей вдаль на много миль. Тайлер говорит мне вернуться и оставаться с ним. Моя рука уплывает и становится крошечной где-то на краю горизонта в конце дороги.
Представьте себе всё ещё горящий огонь, за исключением того, что сейчас он где-то за горизонтом. Закат.
— Вернись к боли, — говорит Тайлер.
Это похоже на направленную медитацию, которую используют в группах поддержки.
Даже не вспоминай слово боль.
Направленная медитация работает для рака, должна сработать и для этого.
— Посмотри на свою руку, — говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о слове палёная, или плоть, или ткань, или обуглившаяся.
Не слушай собственный крик.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии. Закрой глаза.
Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе возле замка каждый день автобус набитый английскими и американскими туристами приезжает чтобы поцеловать камень Бларни.
— Не выключай это, — говорит Тайлер, — мыло и человеческие жертвы идут рука об руку.
Ты выходишь из паба в потоке мужчин, идёшь сквозь нанизанную влажную автомобильную тишину улиц где только что прошёл дождь. Сейчас ночь. Пока ты не дойдёшь до замка камня Бларни.
Полы в замке насквозь прогнили, и ты взбираешься по каменным ступеням и темнота становится всё глубже и глубже со всех сторон с каждым шагом наверх. Все молчат во время восхождения в традициях этого маленького акта восстания.
— Слышишь меня, — говорит Тайлер, — открой свои глаза.
— В древние века, — говорит Тайлер, — человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слышишь меня. Совершались жертвоприношения и тела сжигались в погребальном костре.
— Ты можешь рыдать, — говорит Тайлер, — ты можешь побежать к раковине, и налить воды себе на руку, но прежде ты должен принять, что ты глуп и что ты умрёшь. Посмотри на меня.
— Однажды, — говорит Тайлер, — ты умрёшь, и пока ты не поймёшь это, ты для меня бесполезен.
Ты в Ирландии.
— Ты можешь рыдать, — говорит Тайлер, — но каждая слеза, упавшая на хлопья щёлока на твоей коже, оставит там сигаретный ожог.
Направленная медитация. Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и может быть именно там ты впервые захотел анархии. Годы до твоей встречи с Тайлером Дарденом, до того, как ты впервые помочился в creme anglaise, ты научился маленькому акту восстания.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на вершине лестницы замка.
— Ты можешь налить уксуса, — говорит Тайлер, — чтобы нейтрализовать щёлок, но прежде ты должен сдаться.
«После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены», — говорит Тайлер: «толстый белый слой смывало с алтаря, вниз по холму в реку».
Прежде ты должен коснуться дна.
Ты на площадке в замке в Ирландии и бездонная тьма начинается за краем площадки, и перед тобой, во тьме на расстоянии вытянутой руки каменная стена.
— Дождь, — говорит Тайлер, — падал на остатки погребального костра год за годом, и год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь обугленное дерево, чтобы превратиться в раствор щёлока, и щёлок смешивался с перетопленным жиром человеческих жертв, и толстый белый слой мыла смывало с основания алтаря вниз по холму в реку.
И ирландцы вокруг тебя с их маленьким актом восстания в этой тьме, они шагают к краю площадки, и останавливаются на краю бездонной тьмы и мочатся.
И один из них говорит: «вперёд, помочись своей весёлой американской мочой, ценной и жёлтой с обилием витаминов. Ценной и дорогой и выброшенной на фиг».
— Это величайший момент в твоей жизни, — говорит Тайлер, — а ты где-то далеко пропускаешь его.
Ты в Ирландии.
