качать. Тогда еще шесть коров отравились, попили случайно водички, которая приятно пахла. Скандал поднялся из-за этих коров, тихого Баженова замучил следователь. Алексея тоже вызывали. Он сказал следователю: 'Такое важное масло мы получаем, а вы шесть коров пережить не можете'. А на вопрос, кто виноват, Алексей ответил: 'Коровы виноваты'.
Баженов был подтянутый человек с очень яркими светлыми глазами на загорелом лице. Загар был красноватый, как у всех светлокожих, светловолосых людей. Волосы его выгорели добела. Он встал, вышел из-за стола, крепко пожал Алексею руку. Его движения отличались простотой и сдержанностью физически тренированного человека. Годы прибавили значительности его лицу.
- Как теперь вас величать? - спросил Баженов, с радушием глядя на Алексея. - Вспомнил: Алексей Кондратьевич. Изотов. Так что, коровы виноваты?
Значит, он тоже помнил.
Баженов указал на кресло у стола. Алексей сел.
- Давно это было.
- Давно, - согласился Баженов. - Помните, как вы насос наладили? Я вас часто вспоминал, мне интересно было, что из вас получилось, из студента-мальчика.
- Получился дядя, - ответил Алексей.
- Потом вдруг узнаю, что вы директором на одном из заводов комбината. Вот так мальчик-механик! Не ожидал. Ну, думаю, какие штуки в жизни не бывают! Судьбы у людей неожиданные. А сегодня вдруг вы здесь...
Баженов сидел за столом прямо, не позволяя себе ни откинуться на спинку кресла, ни прислониться к столу. Держал в пальцах папиросу, как будто собирался спросить у Алексея разрешения закурить. На письменном столе у него был порядок, пачки справочников, пачки бумаг. И Алексей, который любил сидеть на стуле развалясь и вытягивать ноги вперед, выпрямился, одернул пиджак, вынул из кармана блокнот, собираясь докладывать, зачем он приехал на завод.
Баженов остановил его.
- Алексей Кондратьевич, извините за нескромность, что заставило вас стать простым научным сотрудником? Какие-нибудь особые обстоятельства? Или вас прибило к тихой гавани после больших дел?
Вопрос был задан дружески, но это была пилюля. Не первая, слава богу, за то короткое время, как Алексей стал 'простым научным сотрудником'. Казаков тоже недоумевал и шумел. Но Алексей был убежден; что поступил правильно.
- Институт дает мне возможность заниматься моей темой, - сказал Алексей.
- А чем вы хотите заниматься на нашем заводе? - мягко спросил Баженов.
'Он меня жалеет, черт возьми, - подумал Алексей. - Чепуха какая'.
- Повышением производительности каталитического крекинга, - отчеканил Алексей.
- Что ж, добро.
Нужно бензина выпускать больше. И нужно, чтобы он был лучше. Сделать это предстоит на существующих установках, на трех громадинах, которые были видны из окна кабинета Баженова и которые Казаков показывал Алексею с обрыва. Вот, грубо говоря, в чем состояла техническая задача Алексея на заводе.
На заводе об этом тоже думали и... делали. Разумеется, делали, ведь не ждали, пока приедет из Москвы товарищ Изотов. Делали и будут делать. Однако...
- Скрытые мощности - коварная штука. Вы их вскроете и уедете победителем, - сказал Баженов, - а цеху немедленно увеличат план.
Да, надо помнить, что на заводе один могущественный бог - план. Если план выполнен и немного _перевыполнен_, только немного, все хорошо. Это премии, благополучие и веселое настроение всех, от начальника цеха до уборщицы.
- Начальник цеха сто раз передовой, он хочет выполнять план и может оказаться против новой техники. А вы явитесь нарушителем спокойствия, не так ли? - Баженов засмеялся. Он вспомнил начальника цеха, с которым будет работать Алексей.
- Прогресс неодолим, - заметил Алексей.
- Бесспорно. Я лишь говорю о трудностях, с которыми вы столкнетесь. А может быть, и с сопротивлением.
Алексей улыбнулся.
- И все же прогресс неодолим.
- Видите ли, - сказал Баженов, - всякая реконструкция - это ломка. Всякая ломка болезненна. Рабочий, привыкший к определенной системе работы, поддержит реконструкцию, если она будет доведена до конца и даст видимые и ощутимые результаты. К сожалению, мы часто начинаем и бросаем и тем самым порождаем настороженность и недоверие.
- Это правильно, - сказал Алексей. - Вам остается только поверить, что другой задачи у меня нет и не будет.
- Вы человек настойчивый, - рассмеялся Баженов, - и я в вас верю. Еще с тех далеких времен. А что такое повышение производительности труда - это мы все хорошо знаем.
- Я тебя жду! - крикнул Казаков, занимавший весь просвет в двери своего кабинета. - Пора обедать!
Алексей стукнул его по плечу.
- Я готов, старик.
- Что Баженов?
- Встретил хорошо, немножко припугнул.
- Понятно. А я голодный как дьявол. Утром меня покормили очень слабо, пожаловался Казаков.
Они вышли из заводоуправления на мягкий от жары асфальт. У Казакова был вид человека, который не знает, то ли ему лечь спать, то ли пойти в кино, то ли выпить кружку пива.
Он окликнул кого-то.
- Тима, как вчера?
- Хозяин проиграл. А ты что же?
- У меня друг приехал.
- Преферансисты наши, - пояснил Казаков. - Скажу тебе, мы с директором заядлые преферансисты. Ты не начал играть?
- Нет.
- Эх ты! - разочарованно протянул Казаков.
Столовая, представляла собой маленькую комнату, где было четыре-пять столиков, покрытых голубоватыми крахмальными скатертями. В углу стояло старое, с подзеркальником, зеркало, отражавшее широкие спины обедавших.
В комнате было тихо, негромко позвякивали приборы о тарелки, негромко переговаривались обедающие. Притих и Казаков.
Алексей не сразу увидел, что в углу, один за столиком, обедал директор. Вот я ем лук со сметаной, казалось, говорил директор, вот сейчас я буду есть окрошку с луком, потом отдельно сметану, потом компот, то есть я сейчас на ваших глазах делаю то же, что и вы, но боже вас всех упаси помешать мне, зашуметь, заговорить между собой или обратиться ко мне с каким-либо делом или вопросом. Я обедаю.
У директора было бульдожье, смуглое и значительное лицо, усталые, хмурые глаза, мешки под глазами, волосы, не поддающиеся гребенке, пухлые руки. Он не был старым, но его возраст определить было трудно. Может быть, ему не было и сорока лет. Было видно, что спортом он не занимался, тело его в помятом сером костюме с широкими рукавами было грузным.
Он был важным, он хотел быть важным, это было ясно.
'Если ты умеешь руководить заводом, то на кой черт тебе такая важность?' - иронически подумал Алексей.
Принесли винегрет, любимое блюдо Алексея со студенческих лет. Винегрет пахнул огурцами, засоленными в бочках, был заправлен подсолнечным маслом и уксусом, и хлеб был свежий, ноздреватый, нарезанный большими ломтями. Алексей с удовольствием начал есть, а когда снова посмотрел в угол, директор прикладывал салфетку к губам и поднимался со стула. Он медленно поднялся, медленно пересек
