- Ага! - возразил он. - Вот это так будет правдивая история, и очень скоро, хоть в книге ничего на этот счет не говорится! Врет твоя книга, я вижу. Подходящая книга для такой лгуньи. Но ты ведь глуха. Я и забыл.
Опять наступило молчание, и мальчик стал уже уходить, крадучись, когда услышал ее шаги наверху и остановился. Она подошла к Джонасу, заговорила с ним ласково, сказала, что полагается на него во всем, будет всегда спрашивать его и делать, как он захочет, и что они еще могли бы быть очень счастливы, если б только он был с ней поласковее. Он ответил проклятием и...
Неужели ударом? Да. Пусть суровая правда свидетельствует против подлого негодяя - ударом!
Ни сердитых криков, ни громких упреков. Даже ее плач и рыдания звучали приглушенно, так как она прижалась к нему. Она только твердила в сердечной муке - как он мог, как он... мог! - а остальное заглушили слезы.
О женщина, возлюбленная дщерь господня! Лучшим из нас следует быть снисходительным к твоим ошибкам, хотя бы ради той пытки, какую придется тебе терпеть, свидетельствуя против нас в день Страшного суда!
ГЛАВА XXIX,
в которой одни держат себя развязно, другие деловито, третьи загадочно - каждый на свой собственный лад
Быть может, тревожное воспоминание о виденном и слышанном, а быть может, не слишком глубокомысленное открытие; что ему решительно нечего делать, заставило мистера Бейли на следующий день почувствовать особенное тяготение к приятному обществу и побудило его нанести визит своему приятелю Полю Свидлпайпу.
Как только маленький колокольчик шумно возвестил о прибытии гостя (ибо мистер Бейли при входе сильно толкнул дверь, стараясь извлечь из колокольчика возможно больше звона), Поль Свидлпайп оторвался от созерцания любимой совы и сердечно приветствовал своего молодого приятеля.
- Ну, днем ты выглядишь еще нарядней, чем при свечах! - заметил Поль. Первый раз вижу такого франта и ловкача.
- Вот именно, Полли. Как поживает наша прелестная Сара?
- Да ничего себе, - сказал Поль. - Она дома.
- А ведь и сейчас видать, что была недурна, - заметил мистер Бейли небрежным тоном светского человека.
'Ого! - подумал Поль. - Да он старик! Дряхлый старик, совсем дряхлый'.
- Уж очень расползлась, знаешь ли, - продолжал Бейли, - очень жиру много. Но в ее годы бывает и хуже.
'Даже сова и та глаза вытаращила! - подумал про себя Поль. - И не удивительно, это птица серьезная'.
Он как раз правил бритвы, которые были разложены в ряд, а со стены свешивался гигантский ремень. Глядя на эти приготовления, мистер Бейли погладил подбородок и, как видно, придумал что-то новенькое.
- Полли, - сказал он, - у меня на щеках как будто не совсем чисто. Раз я все равно здесь, не мешало бы побриться, так сказать, навести красоту.
Брадобрей разинул рот, но мистер Бейли, сняв шейный платок, уже уселся в кресло для клиентов с величайшим достоинством и самоуверенностью, перед которыми невозможно было устоять. Что бы ни казалось на глаз и на ощупь, это не шло в счет. Подбородок у Бейли был гладкий, как свежеснесенное яичко или скобленый голландский сыр, однако Поль Свидлпайп даже под присягой не рискнул бы отрицать, что он бородат, как еврейский раввин.
- Пройдись хорошенько по всей физиономии, Полли, только не против волоса, - сказал мистер Бейли, зажмурившись в ожидании мыльной пены. - С бакенбардами делай что хочешь, мне на них наплевать!
Кроткий маленький брадобрей в комичной нерешительности застыл на месте с тазиком и кисточкой в руках, без конца взбивая мыло, словно околдованный, не в состоянии приступить к делу. Наконец он мазнул кистью по щеке мистера Бейли. Потом снова застыл на месте, словно призрак бороды исчез при этом прикосновении; однако, выслушав ласковое поощрение мистера Бейли в форме афоризма: 'Валяй, не стесняйся', щедро его намылил. Мистер Бейли, очень довольный, улыбался сквозь мыльную пену.
- Полегче на поворотах, Полли. Там, где угри, пройдись на цыпочках.
Поль Свидлпайп повиновался и с особенным старанием соскреб пену. Мистер Бейли, скосясь, следил за каждым новым клочком пены, ложившимся на салфетку на левом его плече; по-видимому, он, словно под микроскопом, различил в мыле два-три волоска, так как повторил несколько раз: 'Гораздо рыжей, чем хотелось бы, Полли'. Закончив операцию, Поль отступил немного назад и опять воззрился на мистера Бейли, а тот заметил, вытирая лицо общим полотенцем, что 'после бессонной ночи ничто так не освежает мужчину, как бритье'.
Он как раз завязывал галстук, стоя без фрака перед зеркалом, а Поль только что вытер бритву и стал готовиться к приходу следующего клиента, когда миссис Гэмп, спускавшаяся вниз, заглянула в дверь цирюльни, чтобы по-соседски поздороваться с брадобреем. Сочувствуя печальному положению миссис Гэмп, возымевшей к нему симпатию, но, естественно, будучи не в состоянии ответить ей взаимностью, мистер Бейли поспешил утешить ее ласковыми словами.
- Здорово, Сара! - сказал он. - Нечего и спрашивать, как вы поживаете, потому что вы прямо цветете. Цветет, растет, красуется! Верно, Полли?
- Ах ты, прах тебя побери, до чего нахальный мальчишка! - воскликнула миссис Гэмп, впрочем нисколько не сердясь. - Этакий бесстыжий воробей! Не хотела бы я быть его мамашей даже и за пятьдесят фунтов!
Мистер Бейли истолковал эти слова как деликатное признание в нежной страсти и намек на то, что никакие деньги не вознаградят ее за это безнадежное чувство. Он был польщен. Бескорыстная привязанность всегда кажется лестной.
- О господи! - простонала миссис Гэмп, падая в кресло для клиентов. Этот самый 'Бык', мистер Свидлпайп, просто на все идет, чтобы уморить меня. Много я видала капризных больных в нашей юдоли, а этот всех переплюнет.
В обычае миссис Гэмп и ее товарок по профессии было отзываться так о самых покладистых больных, потому что этим они отваживали своих конкуренток, зарившихся на то же место, а заодно и объясняли, почему сиделкам так необходим хороший стол.
- Вот и толкуйте насчет здоровья, - продолжала миссис Гэмп. - Просто надо быть железной, чтобы все ,что вынести. Миссис Гаррис верно мне говорила, вот только что, на днях: 'Ах, Сара Гэмп, говорит, и как только вы это можете!' - 'Миссис Гаррис, - говорю я ей, - сударыня, мы сами на себя нисколько не надеемся, а все больше на бога; это и есть наша вера, она нам и помогает'. - 'Да, Сара, - говорит миссис Гаррис, - жизнь наша такая. Как ни верти, а все идет к одному, и никуда от этого не денешься'.
Брадобрей издал сочувственное мычанье, как бы говоря, что слова миссис Гаррнс, хотя, быть может, и не столь вразумительные, сколь следовало ожидать от такого авторитета, делают, однако, большую честь ее уму и сердцу.
- А тут, - продолжала миссис Гэмп, - а тут приходится мне тащиться такую даль, за целых двадцать миль, да и больной-то уж очень ненадежный; думаю, вряд ли кому приходилось ухаживать за таким помесячно. Вот миссис Гаррис мне и говорит - ведь она женщина и мать, так что чувствовать тоже может, - вот она и говорит мне: 'Вы не поедете, Сара, господь с вами!' 'Почему же, говорю, мне не ехать, миссис Гаррис? Миссис Гилл, говорю, с шестерыми ни разу не промахнулась, так может ли быть, сударыня, - спрашиваю у вас как у матери, - чтобы она теперь нас подвела? Сколько раз я от него слыхала, - говорю я миссис Гаррис, - то есть, от мистера Гилла, что насчет дня и часа он своей жене больше верит, чем календарю Мура *, и готов даже поставить девять пенсов с фартингом. Так может ли быть, сударыня, - говорю я, - чтобы она на этот раз проштрафилась?' - 'Нет, - говорит миссис Гаррис, - нет, сударыня, это уж будет против естества. Только, - говорит, а у самой слезы на глазах, - вы и сами лучше моего знаете, с вашим-то опытом, какие пустяки нас могут подвести. Какой-нибудь там полушинель, говорит, или трубочист, или сенбернар, или пьяный выскочит из-за угла, вот вам и готово'. Все может быть, мистер Свидлпайп, слов нет, - продолжала миссис Гэмп, - я ничего не говорю, и хоть по моей записной книжке я еще целую неделю свободна, а все-таки сердце у меня не на месте, могу вас уверить, сударь.
- Уж очень вы стараетесь, знаете ли! - сказал Поль. - Убиваетесь уж очень.
- Убиваюсь! - воскликнула миссис Гэмп, воздевая руки кверху и закатывая глаза. - Вот уж ваша правда,
