не истекло еще и пяти минут, и проглатывал очередную 'дневную' норму. Затем он поднимался на ноги, вставал посреди корыта, прикладывал к глазам руку козырьком и с важностью обозревал горизонт в поисках спасительного паруса. Не обнаружив такового, он снова садился, говорил себе, что вот и еще один день прошел, и съедал очередную пайку.
Сейчас ему было не до игр. Под бдительным оком Хорнблоуэра французский капитан и его помощник занялись раздачей завтрака: один морской сухарь и кружка воды из анкерка* [Анкерок - небольшой деревянный бочоночек вместимостью два-три ведра воды, сплюснутый сверху и снизу.] на каждого. Знать бы ему тогда, сидя в своем корыте, что такое морская болезнь, как сводит ноги судорогой от холода и многочасового сидения на узкой банке, как болят ягодицы и позвоночник от постоянного контакта с твердой древесиной, а самое главное, как тяжел может быть груз ответственности на плечах семнадцатилетнего юноши!
Хорнблоуэр отогнал от себя воспоминания детства и вернулся к суровой действительности. Насколько он мог судить, исходя из своего куцего опыта, небо не предвещало резкой перемены погоды. Он смочил палец слюной и поднял его над головой, заметив одновременно показания компаса.
- Немного отклоняет к западу, сэр, - заметил Мэтьюз, вслед за Хорнблоуэром проделавший такую же операцию.
- Пожалуй, - согласился Хорнблоуэр, лихорадочно вспоминая уроки в штурманском классе.
Чтобы оставить остров Уэссан с наветренной стороны, следовало держаться курса норд-норд-ост. Он знал, что как бы круто он ни забирал парус к ветру, при вчерашнем-то направлении, он не смог бы держать круче восьми румбов. Поэтому он приказал отдать на ночь плавучий якорь. Сейчас ветер несколько изменил направление. Он быстро сделал прикидку в уме: восемь румбов... курс норд-норд-ост... да, получается. Если ветер не изменится, они не только смогут оставить Уэссан за правым бортом, но и сделают это с достаточно большим запасом. Угроза наветренного берега - этот кошмар моряка - кажется, больше их могла не волновать.
- Поднять парус! - приказал он Мэтьюзу, все еще сжимая в руке сухарь, который так и не смог проглотить.
- Так точно, сэр!
Хорнблоуэр окликнул французов на носу, но те и без того поняли, что от них требуется и начали выбирать плавучий якорь. Это оказалось не таким простым делом в условиях всеобщей тесноты и опасно перегруженной шлюпки. Но вот все наконец устроилось, косой парус взлетел на мачту и можно было пускаться в плавание.
- Садитесь к рулю, Мэтьюз, - распорядился Хорнблоуэр, - а вы, Хантер, следите за парусом. Лево руля и держать круче к ветру.
- Есть лево руля и круче к ветру! - дружно отозвались оба матроса.
Французский капитан с нескрываемым интересом следил за всеми приготовлениями со своего места в середине шлюпки. Хотя он и не понял последнего приказа Хорнблоуэра, смысл его сделался достаточно ясен, когда шлюпка развернулась и взяла курс на Англию. Капитан решительно поднялся и, слегка покачиваясь, приблизился к Хорнблоуэру. Его лицо и фигура выражали решительный протест.
- С таким попутным ветром мы могли бы достичь Бордо за несколько часов, - воскликнул он, брызгая слюной и потрясая кулаками, - в самом крайнем случае, завтра на рассвете. Почему мы идем на север?
- Мы идем в Англию, - коротко ответил Хорнблоуэр.
- Но... но... это же займет не меньше недели, да и то, если ветер не переменится! Вы не имеете права... Шлюпка перегружена, она не выдержит даже небольшого шторма.
Хорнблоуэр заранее знал, какие аргументы мог высказать француз, поэтому не особенно прислушивался к его воплям. Он смертельно устал и отвратительно себя чувствовал, поэтому не имел ни малейшего желания спорить, да еще на иностранном языке. Он просто перестал обращать внимание на капитана и отвернулся. За все золото мира не согласился бы он сейчас повернуть шлюпку к берегам Франции. Его морская карьера только начиналась, пусть даже первые шаги были омрачены потерей 'Мари Галант'. Но ни за что на свете он не согласился бы долгие годы провести во французской тюрьме.
- Сэр! - напомнил о себе капитан, продолжая нависать над Хорнблоуэром. Теперь уже к его протестам присоединился весь французский экипаж, которому помощник успел рассказать, что происходит. Среди матросов началось глухое брожение.
- Сэр! - повторил капитан. - Я настаиваю, чтобы вы повернули на Бордо.
Он угрожающе шагнул вперед, и сразу же один из матросов вскочил с места и бросился следом за капитаном. В руках у него был багор. Хорнблоуэр выхватил из-за пояса один из своих пистолетов и направил его на капитана, который немедленно застыл на месте. Не сводя с него глаз, Хорнблоуэр достал второй пистолет и протянул его Мэтьюзу.
- Возьмите оружие! - приказал он.
- Так точно, сэр! - Мэтьюз принял пистолет и добавил после короткой паузы: - Прошу прощения, сэр, но вам следовало бы взвести курок.
- Благодарю, - сухо отозвался Хорнблоуэр, кляня себя в душе за забывчивость.
Он взвел курок и этот металлический щелчок, неожиданно громко прозвучавший в утренней тишине, дал, видимо, почувствовать французскому капитану, в какой смертельной опасности он находится. Взведенный пистолет, направленный в живот, да еще в пляшущей на волнах шлюпке - неважное соседство даже для самого отчаянного храбреца, к каковым француза отнести было бы трудновато. Он отчаянно замахал руками и взмолился жалобным голосом.
- Пожалуйста, сэр, не могли бы вы направить свой пистолет куда-нибудь в сторону.
С этими словами он отступил на несколько шагов, пока не наткнулся на своих матросов, сгрудившихся за его спиной и ожидавших дальнейшего развития событий.
- Эй ты, а ну отпусти немедленно! - крикнул вдруг Мэтьюз французскому матросу, пытавшемуся незаметно развязать фал.
- Разрешаю стрелять в каждого, кто покажется вам опасным, распорядился Хорнблоуэр.
Он был так поглощен усмирением этих людей, требующих от него только свободы и больше ничего, что даже не отдавал себе отчета в том, что лицо его перекошено зверской гримасой. Ни один человек, увидевший сейчас его физиономию, не позволил бы себе усомниться в том, что перед ним отчаянный тип, готовый пойти на самые крайние меры и принести любые человеческие жертвы на алтарь долга. Третий пистолет все еще торчал у него за поясом. Французы прекрасно знали, что четверть их экипажа погибнет, даже если им удастся расправиться с англичанами без дополнительных потерь, а их капитан был уверен, что первая пуля будет его. Его энергичная жестикуляция и затравленный взгляд на все еще направленный ему в живот пистолет заставили матросов угомониться и вернуться на свои места. Матросы замолчали, а капитан изменил тактику и начал торговаться.
- Пять лет провел я в английской тюрьме в прошлую войну, - затянул он старую песню. - Неужели мы не сможем договориться? Давайте отправимся во Францию. Вы можете высадить нас на берег в любом месте, где пожелаете, сэр. А потом плывите, куда вам вздумается. Если же вы согласитесь отвести эту шлюпку в Бордо, я готов гарантировать вам - о! у меня большие связи, - что вас и ваших людей немедленно отправят обратно в Англию под белым флагом без всяких обменов или выкупа. Я готов поклясться в этом всеми святыми.
- Нет! - отрезал Хорнблоуэр.
Отсюда было куда проще добраться до Англии, чем от бискайского побережья Франции. Что же касается второй части предложения француза, она в глазах Хорнблоуэра выглядела совершенно нереальной. Он прекрасно знал, что представляет из себя так называемое революционное правительство, чтобы поверить в возможность добровольного освобождения военнопленных, да еще по рекомендации какого-то занюханного торгового капитанишки. Кроме того, опытные моряки ценились во Франции на вес золота, и прямым долгом Хорнблоуэра было не допустить этих людей вернуться на родину и пополнить ряды сражающихся против Англии.
- Нет! - повторил он еще раз. - Ничего не выйдет.
Капитан опять начал что-то кричать и брызгать слюной. Хантер, сидевший рядом с Хорнблоуэром, скроил зверскую рожу и спросил:
- Прикажете заткнуть ему пасть, сэр?
