Форестер Сесил Скотт
Мичман Хорнблоуэр
Сесил Скотт Форестер
Мичман Хорнблоуэр
Пятьдесят на пятьдесят
Январский шторм бушевал над Проливом. Шквальный ветер громко завывал в снастях 'Юстиниана', неся на своих крыльях тяжелые грозовые облака, наполненные влагой. Струи холодного дождя хлестали по палубе и брезентовым накидкам вахтенных офицеров и матросов. Шторм длился уже целую вечность и был так силен, что даже в спокойной бухте Спитхед его дыхание постоянно угрожало сорвать с якорей мощный военный корабль, который то и дело кренился в разные стороны, с силой натягивая якорные цепи. В такую погоду странно было увидеть спешащую к кораблю небольшую лодку. Управляли ею две женщины плотного телосложения, явно не новички в таком мужском деле. Лодка бешено плясала на волнах, но рулевая зорко следила за ее ходом и каждый раз вовремя успевала повернуть маленькое суденышко носом к волне, чтобы не перевернуться. Обогнув по правому борту темнеющую громаду 'Юстиниана', лодка поравнялась с главной якорной цепью. На оклик вахтенного мичмана с нее последовал ответ: 'Так точно!' - по вековой традиции флота эта реплика означала присутствие на борту офицера, следующего на свое судно. В данном случае таковым, судя по всему, являлась скорчившаяся под кормовым брезентом фигура, сильно напоминавшая в этот момент мешок с мусором.
Мистеру Мастерсу, вахтенному лейтенанту, старавшемуся по мере возможности укрыться от непогоды у битенгов* [Битенг - стальная полая тумба, служащая для крепления буксирного троса и пр. (Здесь и далее примечания редактора).] бизань-мачты* [Бизань-мачта - последняя мачта на парусном судне, считая от носа.], ничего другого, кроме этой лодки, разглядеть пока не удалось. По команде вахтенного мичмана, лодка миновала якорную цепь и скрылась из вида. Наступила долгая пауза, - очевидно, прибывший офицер столкнулся с какими-либо трудностями, поднимаясь на палубу. Но вот лодка снова возникла в поле зрения лейтенанта. Женщины успели поставить на нее некое подобие косого паруса, и, подхваченная ветром, она помчалась по направлению к Портсмуту, прыгая на волнах, как призовой жеребец.
Проводив ее глазами, Мастерс почувствовал рядом с собой чье-то присутствие: на шканцах* [Шканцы - часть верхней палубы корабля между гроти бизань-мачтами.] появился в сопровождении вахтенного мичмана новоприбывший офицер. Мичман указал на него лейтенанту и ретировался на свой пост.
Мастерс провел на флоте всю свою жизнь. Седина давно посеребрила его голову, но дослужиться он сумел только до лейтенанта и прекрасно понимал, что капитаном ему уже не стать. Не озлобившись и не став завистником, он скорее сделался философом, посвятившим все свое свободное время изучению самого интересного предмета на свете - своих ближних.
Поэтому он с нескрываемым интересом оглядел представшую перед ним фигуру. Это оказался худой и нескладный молодой человек, едва вышедший из юношеского возраста. Роста он был выше среднего, большую часть его тела составляли ноги, чья длина и худоба еще сильнее подчеркивалась непомерно большими тяжелыми башмаками. Видно было, что в своей юношеской неуклюжести он еще не научился как следует распоряжаться руками и ногами. Одет он был в плохо подогнанный и насквозь промокший мундир. Из высокого воротника торчала длинная цыплячья шея, на которой покоилась крупная костистая голова с мертвенно белым лицом. Белизна кожи вообще была редкостью на военных судах Великобритании, - матросы и офицеры в считанные недели приобретали густой, устойчивый загар от постоянного пребывания на солнце и ветре. Но это лицо было не просто белым, оно еще имело зеленоватый оттенок, неопровержимо свидетельствующий, что его обладатель начал испытывать муки морской болезни, даже не ступив на палубу 'Юстиниана'. Словно противореча нездоровому цвету лица, на нем выделялась пара темных глаз, напоминавших по глубине прорези в бумажной полумаске. Мастерс обратил внимание, что эти глаза с внимательным любопытством буквально впитывают в себя всю окружающую обстановку. Это было необычно: молодой человек, оказывается, умел настолько владеть собой, что не терял контакта с действительностью даже в экстремальной ситуации, какой, несомненно, являлась морская болезнь. Такое поведение не могло не вызвать молчаливого одобрения и внезапно пробудившегося интереса со стороны старшего офицера. Про себя м-р Мастерс отметил, по своему обыкновению, что в этом молодом человеке присутствуют такие важные качества, как осторожность, любопытство и способность приспособиться к новым обстоятельствам. Даже явная застенчивость и плохое самочувствие не могли скрыть того жадного интереса, с которым он оглядывал окружающую его обстановку. В то же время он держался настороже, готовый немедленно отреагировать на любое ее изменение. 'Именно так, должно быть, вел себя пророк Даниил, оказавшийся в клетке со львами', - неожиданно подумал Мастерс.
Темные глаза новичка остановились на лейтенанте. Сразу же его нескладная фигура подтянулась, он застыл по стойке 'смирно' и непроизвольно поднес ладонь к уголку своей съежившейся от влаги шляпы. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но тут же закрыл его. Прошло несколько томительных секунд, прежде чем юноша нашел в себе достаточно мужества, чтобы представиться по всем правилам.
- Прибыл на борт, сэр, - доложил он срывающимся голосом.
- Ваше имя? - осведомился Мастерс, не дождавшись продолжения.
- Г-Горацио Хорнблоуэр, сэр. Мичман, - выдавил из себя юноша.
- Прекрасно, м-р Хорнблоуэр, - произнес Мастерс. - Ваш гардероб с вами?
Хорнблоуэр никогда прежде не слышал этого слова, но он не был дураком и интуитивно догадался о его значении.
- Мой морской сундук, сэр? Он на носу у адмиральского трапа.
Хорнблоуэр произнес эти термины почти без промедления: он знал, что на море их употребляют именно так, хотя пока что ему приходилось делать над собой некоторое усилие, чтобы невзначай не назвать трап лестницей.
- Я распоряжусь, чтобы его отправили вниз, - сказал Мастерс. - Да и вам лучше всего было бы спуститься туда же. Капитан сейчас на берегу, а старший помощник приказал, чтобы его не будили до восьми склянок* [Склянка - получасовой промежуток времени.] ни при каких обстоятельствах. Советую вам, м-р Хорнблоуэр, как можно скорее сменить ваше промокшее платье.
- Есть, сэр, - сказал Хорнблоуэр, но в ту же секунду понял по внезапно помрачневшему лицу лейтенанта, что допустил непростительную ошибку, и тут же поправился: - Так точно, сэр!
Затем он снова приложил пальцы к уголку шляпы, отдавая честь старшему офицеру. Мастерс откозырял в ответ и повернулся к одному из вестовых, укрывающихся от бури за фальшбортом* [Фальшборт - продолжение борта выше открытой верхней палубы.].
- Эй, юнга, отведи мистера Хорнблоуэра в мичманский отсек.
- Так точно, сэр!
Хорнблоуэр последовал за мальчиком-юнгой на нос к главному люку. Он и так нетвердо держался на ногах из-за приступа морской болезни, а тут еще неожиданные порывы ветра дважды чуть не заставили его растянуться на палубе от резких рывков судна на якорных цепях. Нырнув в люк, юнга соскользнул вниз по трапу с ловкостью морского угря, но Хорнблоуэру потребовалось все его умение и ловкость, чтобы осторожно сползти с верхней палубы сначала в тускло освещенное пространство пушечной палубы, а затем еще ниже в твиндек* [Твиндек - межпалубное пространство во внутренней части корпуса судна, лежащее выше трюма.]. До ушей его доносились самые разнообразные звуки, по большей части незнакомые, а обоняние тревожили многочисленные запахи, тоже незнакомые и не слишком приятные. У подножия каждого трапа мальчику-юнге приходилось задерживаться и поджидать его, что проделывалось юным проводником с плохо скрываемым чувством превосходства и пренебрежения к 'сухопутной крысе'.
Спустившись по последнему пролету, Хорнблоуэр окончательно потерял ориентировку и не мог даже сообразить, находится он в носовой или в кормовой части корабля. Спуск закончился в чуть освещенном помещении. Единственная свеча, укрепленная на медной пластинке посреди круглого стола, скорее подчеркивала темноту, чем рассеивала ее. Вокруг стола расселись в непринужденных позах с полдюжины людей в тельняшках. Юнга куда-то испарился, оставив мичмана одного. Он простоял несколько секунд перед сидящими за столом, прежде чем его личность привлекла к себе внимание усатого малого с пышными бакенбардами, очевидно, главного в собравшейся компании.
- Скажи нам что-нибудь, прекрасное видение! - весело обратился он к Хорнблоуэру.
Юноша почувствовал невыносимый приступ тошноты. Его состояние еще усугублялось жуткой духотой и вонью, царившей в мичманской. Ему было трудно говорить, к тому же он пока не знал, как это сделать, чтобы не вызвать насмешек. Наконец он собрался с духом и пролепетал:
