мичманской семьи. Но я должен признать, что не удивлен отсутствием восторга на ваших лицах, более того, я уверен, что очень скоро кое-кто из вас сильно пожалеет, что вообще родился на свет.
- А как же с твоим производством? - робко спросил один из мичманов.
- Ах, вас интересует мое производство? - зловеще протянул Симпсон, наклоняясь вперед и постукивая по столу костяшками пальцев. - Ну что ж, я отвечу на этот вопрос - отвечу раз и навсегда, но если я услышу его еще раз, кое-кому придется несладко. Объясняю популярно: капитанская комиссия из престарелых маразматиков с тыквенными головами отказала мне в производстве. Эти выжившие из ума тупицы сочли мои математические познания недостаточными для лейтенантского чина. Таким образом, Джон Симпсон, исполняющий обязанности лейтенанта королевского флота, снова превратился в мичмана Джека, которому больше ничего не светит. Мичман Джек к вашим услугам, господа, и храни вас Всемогущий Господь, потому что вам это понадобится!
Но текли дни, и становилось все очевиднее, что Господь не желает связываться с Джеком Симпсоном. С момента его возвращения жизнь в мичманском кубрике перестала быть просто невыносимой, а превратилась в настоящий ад. Судя по всему, Симпсон и раньше изобретательно тиранил своих младших или более слабых коллег, но теперь, после неудачного экзамена на чин лейтенанта, его изобретательность и придирчивость удесятерились. Он мог быть слаб в математике, зато знал тысячу способов отравить жизнь ближним. Пользуясь привилегированным положением старшего мичмана, он имел практически неограниченную власть над подчиненными. Кроме того, он обладал исключительно злым языком и был силен физически. Эти качества в любом случае позволили бы ему верховодить среди младших офицеров, даже при наличии на корабле сильного старпома. А уж мистера Клея, старшего помощника на 'Юстиниане', никто не отважился бы назвать сильным.
Мичмана дважды пытались взбунтоваться, но Симпсон оба раза успешно пресек мятеж, лично избив зачинщиков до бессознательного состояния. Кулаки у него были чугунные, да и в боксе он толк знал. В отличие от своих противников, Симпсон не получил никаких отметин во время драки и сумел выйти сухим из воды. Те же оказались не столь удачливы. Синяки под глазами и распухшие губы незадачливых драчунов вызвали справедливый гнев старпома и немедленное наказание в виде водворения на мачту и нарядов вне очереди. Мичманский кубрик кипел от бессильной ярости. Даже 'жабы' и 'лизоблюды', имевшиеся среди мичманов, как и на всяком другом корабле, почти все отшатнулись от тирана и возненавидели его лютой ненавистью.
Как ни странно, особенную ненависть вызывала не та, достаточно тяжелая, дань, которой новоявленный 'султан' обложил тощие сундуки небогатых мичманов, и даже не лишение их лучших кусков во время и без того скудной кормежки или конфискация в свою пользу ежедневных порций спиртного. Все это было в порядке вещей, и любой из них вел бы себя так же, окажись он на месте Симпсона. Нет, ему еще вздумалось при этом больно подкалывать ограбленных, сопровождая свои действия всякий раз какими- нибудь нравоучительными рассуждениями. Хорнблоуэру с его классическим образованием такая манера поведения живо напоминала капризы известных римских императоров, вроде Нерона или Калигулы. Так, например, он заставил несчастного Кливленда сбрить свои знаменитые усы и бакенбарды, составлявшие самую большую гордость этого малого. А на Эзера он возложил обязанность каждые полчаса будить Маккензи, так что ни тот ни другой не могли толком отдохнуть. Если же Эзер пренебрегал своими обязанностями, всегда находилась 'жаба', готовая донести. Расправа в этом случае следовала незамедлительно.
Симпсон быстро обнаружил уязвимые места в обороне самого Хорнблоуэра, как, впрочем, и у всех остальных. Прекрасно зная о его болезненной застенчивости, он заставлял его наизусть читать в кубрике 'Элегию сельского кладбища' Грея. Происходило это обычно следующим образом: 'жабы' окружали Хорнблоуэра и наперебой требовали начать декламацию, сам же Симпсон удобно устраивался за столом, многозначительно положив перед собой кортик в ножнах. Хорнблоуэр знал, что малейшее промедление с его стороны повлечет за собой избиение ножнами кортика в присутствии всех. Само избиение, хотя и достаточно болезненное, особенно когда Симпсон бил ребром ножен, не так угнетало юношу, как глубокое унижение от собственного бессилия.
Еще хуже стало, когда Симпсон изобрел так называемый инквизиторский допрос. Эта пытка состояла в том, что Хорнблоуэр вынужден был отвечать на все вопросы, касающиеся его детства, воспитания, родителей... На каждый вопрос следовало давать подробный ответ или подвергнуться экзекуции. Он мог, конечно, лавировать с определенной степенью свободы, но рано или поздно его ответы неизбежно раскрывали какой-то факт или черту характера, которые ему хотелось бы скрыть. Каждый такой случай вызывал у Симпсона и его прихлебателей злобный издевательский смех.
Видит Бог, Хорнблоуэру нечего было стыдиться своего унылого одинокого детства, но в жизни каждого ребенка есть маленькие секреты, которые вовсе необязательно знать окружающим. Каждое подобное испытание оставляло его на грани полного истощения душевных сил. Будь на его месте кто-то другой, ему, может быть, удалось бы как-нибудь отшутиться и даже приобрести некоторую популярность, но Хорнблоуэр уже в семнадцать лет был слишком серьезен, чтобы разыгрывать из себя клоуна. Ему приходилось стоически выносить ежедневные пытки. Он был достаточно горд, чтобы плакать на людях, но под покровом ночи проливал немало слез под одеялом своей подвесной койки-гамака.
В те дни он часто подумывал о самоубийстве или дезертирстве. В конце концов, дезертирство он отверг, как совершенно несовместимый с честью поступок, а вот мыслью о самоубийстве он привык даже упиваться, лелеять ее, представлять во всех подробностях. Он мечтал умереть и прекратить это жалкое существование без друзей, без денег, без надежды, ежедневно отравляемое изощренными издевательствами. Он был так одинок, он, совсем еще ребенок среди взрослых, сильных и грубых мужчин! Все чаще приходила ему мысль покончить с этим раз и навсегда, но ни единым намеком не собирался он выдать эту тайну своим мучителям.
Если бы корабль находился в плавании, этих неприятностей в мичманском кубрике могло и не быть - для них просто не осталось бы времени. Хорнблоуэру просто не повезло, что 'Юстиниан' простоял на рейде весь январь 1794 года под командованием смертельно больного капитана и безразличного ко всему старшего помощника. Те редкие случаи, когда начальство проявляло активность и заставляло экипаж трудиться не покладая рук, способствовали, как ни странно, только дальнейшему ухудшению участи молодого мичмана. Взять, к примеру, тот злополучный день, когда капитана каким-то ветром занесло на занятия по навигации для младших офицеров, которые проводил штурман 'Юстиниана' м-р Боулс. Капитан Кин вошел в класс и начал просматривать результаты контрольной по определению местонахождения судна по заданным параметрам. Болезнь сделала его язвительным и желчным, к тому же первой ему попалась работа Симпсона, которого он недолюбливал. Взглянув на результат, он саркастически хмыкнул.
- Возрадуемся, джентльмены, - провозгласил он, - истоки Нила наконец-то обнаружены.
- Прошу прощения, сэр? - непонимающе уставился на него Симпсон.
- Ваш корабль, - пояснил Кин, - насколько я могу судить по вашим безграмотным каракулям, оказался в Центральной Африке. Что ж, посмотрим, какие неизвестные земли соизволили открыть ваши коллеги.
По капризу безжалостной судьбы, как ни трудно было в такое поверить, единственной правильно выполненной оказалась работа Хорнблоуэра. Когда капитан только начал перебирать стопку работ, Хорнблоуэр в глубине души уже знал, что произойдет дальше.
- Поздравляю вас, м-р Хорнблоуэр, - сказал капитан Кин, закончив проверку, - изо всей этой толпы интеллектуальных гигантов у вас одного хватило соображения сделать поправку на рефракцию* [Рефракция - преломление лучей в атмосфере, из-за чего небесные светила кажутся немного выше действительного положения.]. Насколько я помню, вы чуть не вдвое моложе м-ра Симпсона. Если вы и впредь будете прилагать такие же усилия к учебе, я совершенно уверен, что к его годам вы всех нас оставите далеко позади. А вас, м-р Боулс, я попросил бы дополнительно позаниматься с мичманом Симпсоном, который, похоже, даже таблицу умножения позабыл.
С этими словами капитан покинул класс и удалился медленной старческой походкой очень больного человека, а Хорнблоуэр остался сидеть, не смея поднять глаз, заранее зная, что предвещает ему воцарившееся в кубрике тяжелое молчание. В этот момент он с радостью приветствовал бы даже смерть.
Два дня спустя Хорнблоуэр оказался на берегу в составе вербовщиков под командой Симпсона. Двое мичманов возглавляли отряд матросов с 'Юстиниана', который должен был во взаимодействии с такими же
