- Меня зовут Хорнблоуэр.
- Ты даже не представляешь, как чертовски тебе не повезло, - заметил без тени сочувствия сосед усатого по столу.
В этот момент сильный шквал ударил в борт 'Юстиниана', заставив корабль резко развернуться по ветру. Хорнблоуэру показалось, что мир вокруг него сорвался с места и бешено закружился перед глазами. Он зашатался на месте и почувствовал, как на лице у него выступает горячий пот, несмотря на то, что сам он только что дрожал от холода и сырости.
- Я полагаю, - снова заговорил усатый, - ты возомнил себя моряком? Еще один тупица-недоросль на наши головы, которого нам же придется учить, да еще и отвечать за него! Да вы только посмотрите на него!
Усатый широким жестом обвел всех присутствующих и остановил указующий перст на бедняге.
- Посмотрите на него, говорю я вам! Мне жаль нашего короля, если он не нашел ничего лучшего для пополнения своего флота. Сколько тебе лет?
- Семнадцать, сэр, - чуть слышно прошептал Хорнблоуэр.
- Семнадцать! - усатый сплюнул с нескрываемым отвращением. - А знаешь ли ты, что настоящий моряк должен начинать службу самое позднее в двенадцать, если, конечно, он рассчитывает сделать карьеру? Семнадцать! Да ты хотя бы знаешь разницу между калом и фалом?* [Фал - снасть, при помощи которой поднимают на судах паруса, реи, флаги и пр.]
Последнее замечание вызвало оглушительный хохот всего общества. Хорнблоуэр почти ничего не соображал в этот момент, но у него все же хватило ума догадаться, что он стал жертвой обычного розыгрыша и поэтому постарался ответить так, чтобы не ударить в грязь лицом.
- Будьте уверены, джентльмены, - скромно сказал он, - что при первой же возможности я выясню этот вопрос в 'Навигации' Кларка.
Корабль снова дернуло, и Хорнблоуэру пришлось уцепиться за край стола, чтобы не упасть.
- Джентльмены... - начал он, с трудом понимая, что говорит, но его монолог был прерван в самом начале возмущенным криком усатого.
- О, Боже! - воскликнул тот. - Да у него морская болезнь!
- Морская болезнь! И где? - В Спитхеде! - поддержал его сосед таким тоном, что трудно было разобрать, чего в нем больше: изумления или отвращения.
Но бедный юноша уже прекратил воспринимать окружающее сколько-нибудь отчетливо. Нервное напряжение последних дней, прогулка по бушующему морю, спертый воздух трюма - все это подорвало его не слишком сильный организм. Одна только мысль намертво засела ему в голову: с этого дня на нем будет несмываемое клеймо 'того самого мичмана, который умудрился заболеть морской болезнью в бухте Спитхед'. Эта мысль доставляла ему еще немало горечи, пока 'Юстиниан' вместе с другими кораблями, нуждавшимися в докомплектовании, находился на Портсмутском рейде вблизи острова Уайт.
Пролежав пару часов в подвесной койке, куда его уложил дежурный матрос, Хорнблоуэр почувствовал себя значительно лучше и даже нашел в себе силы, чтобы по всей форме представиться первому помощнику. Еще через несколько дней он уже мог достаточно свободно ориентироваться на корабле без риска заблудиться, как то случилось в первый раз. К концу этого периода лица офицеров перестали казаться ему чужими и невыразительными и приобрели каждое свою индивидуальность. Порой этот опыт постигался дорогой ценой, но постепенно мичман научился разбираться в обязанностях сослуживцев, а самое главное - в своих. Они были разными, в зависимости от ситуации: на рейде, во время боевой тревоги, на вахте, при постановке или спуске парусов. Несмотря на все трудности, Хорнблоуэр был достаточно умен, чтобы понять, как ему, в сущности, повезло. Ведь он мог получить назначение на судно, уже готовое приступить к боевым действиям, а вместо этого оказался на корабле, только готовящемся к отплытию. И все равно он ощущал себя одиноким и заброшенным ребенком. Врожденная застенчивость не позволяла ему легко сходиться с людьми, к тому же, как на грех, мичмана на 'Юстиниане' все были много старше него. Набранные из младших помощников капитанов торговых судов, они потеряли все шансы на производство. Если они не зубоскалили на его счет, то, в лучшем случае, не обращали внимания. Но молодой человек радовался и этому, предпочитая скорлупу одиночества сомнительному вниманию своих соседей по кубрику.
'Юстиниан' представлял собой не слишком отрадную картину в те непогожие январские дни. Капитан Кин, наконец, поднялся на борт, сопровождаемый всеми почестями, положенными по рангу командиру большого линейного корабля. Он оказался человеком болезненного вида, склонным к глубокой меланхолии. Он не был так известен, как некоторые капитаны, чтобы без труда укомплектовать экипаж восторженными добровольцами, и не обладал сильным характером, чтобы превратить в энтузиастов и настоящих моряков насильно навербованный сброд, составлявший большую часть экипажа. Офицеры видели его редко и всякий раз только мрачнели при виде своего командира. На Хорнблоуэра, посетившего капитанскую каюту для обязательной церемонии представления, он не произвел особого впечатления: за столом, заваленным бумагами, сидел среднего роста человек с впалыми щеками и лихорадочным румянцем - свидетельством неизлечимой болезни.
- Вы позволите, сэр? - робко проговорил он, появляясь в дверях каюты.
- Вам семнадцать, если не ошибаюсь? - капитан Кин оторвался от бумаг, лежащих на столе, и поднял голову.
- Так точно, сэр!
- Родился 4 июля 1776 года, - задумчиво произнес капитан, - за целых пять лет до моего производства. А знаете ли вы, юноша, что я стал лейтенантом за шесть лет до вашего рождения?
- Так точно, сэр, - ответил Хорнблоуэр, несколько растерявшись, но капитан этого, кажется, не заметил.
- Сын лекаря... Вашему отцу следовало бы выбрать себе знатного покровителя, тогда вам не пришлось бы искать себе счастья во флоте.
- Так точно, сэр!
- Какое получили образование?
- Греко-латинская школа, сэр!
- Значит вы одинаково знакомы с Ксенофонтом и Цицероном.
- Так точно, сэр, хотя и не так уж хорошо.
- Да, было бы полезней, если бы вы разбирались в синусах и косинусах, а еще лучше, если бы умели вовремя предугадать ураган, чтобы успеть убрать брамселя* [Брамсель - прямой парус.]. Во флоте не очень-то следят за причастными оборотами.
- Так точно, сэр!
Он пока еще не знал, что такое брамселя, зато мог бы сообщить капитану, что тот заблуждается насчет его математических познаний. Однако он счел за лучшее воздержаться от подобных высказываний: инстинкт и уже приобретенный кое-какой опыт говорили в пользу именно такой манеры поведения.
- Ну что ж, - закончил капитан, - выполняйте приказы, изучайте свои обязанности, и тогда с вами ничего плохого не случится. Вы свободны.
- Благодарю вас, сэр! - с облегчением сказал Хорнблоуэр, выскакивая за дверь.
Последние слова командира оказались, однако, самым настоящим обманом: неприятности посыпались на Хорнблоуэра как из ведра, чуть ли не с самого первого момента пребывания на 'Юстиниане', несмотря на беспрекословное выполнение приказов и прилежное изучение мичманских обязанностей. А началось все с прибытия на корабль старшего мичмана Джона Симпсона. Он появился в кубрике - симпатичного вида мускулистый парень, лет тридцати от роду, - и встал перед столом, за которым сидели мичмана, прибывшие, так же как Хорнблоуэр, за несколько дней до этого.
- Кливленд, друг мой, - вкрадчиво обратился он к мичману, сидевшему за столом в центре, - не будете ли вы так любезны освободить место, приличествующее мне по праву?
- Но... - заикнулся, было, тот.
- А ну вылазь! - рявкнул Симпсон, отбросив церемонии.
Кливленд, нехотя, встал из-за стола и пересел на другое место, а Симпсон спокойно уселся на освобожденное, свирепо поглядывая по сторонам в ответ на любопытные взгляды не встречавшихся с ним прежде новичков.
- Да-да, братишки, - заговорил он, спустя некоторое время, - дядюшка Джон возвратился в лоно
