правил прицеливания и стрельбы.
Береславскому было очень тошно. Сколько себя помнил, ему всегда фатально не везло, как только дело касалось милитаризма. Конечно, он не прошел стороной мимо детских мальчишечьих привычек. Был у него и автомат, вырезанный из доски, и большой зеленый танк, привезенный отцом из столицы, а в чуть более зрелом возрасте, когда началось его увлечение авиацией — целая библиотека мемуаров военных летчиков и конструкторов. Но особой тяги к «войнушкам» Ефим не испытывал никогда.
В мечтах, было дело, он воевал и с американцами во Вьетнаме, и с немцами в России, и еще, непонятно почему, в античных войнах, причем всегда на стороне древних греков. Однако, как только дело касалось практики, все становилось просто смешным.
Например, он, получив от родителей, после долгих уговоров, собаку, поимел прямое отношение к Министерству обороны: щенка официально зарегистрировали в кинологическом клубе, и отец Ефима подписал собачье мобилизационное предписание на случай войны. Так вот, щенка Ефим отдрессировал. Его Лорд стал серьезным служебным псом и даже имел жетоны: за ОКД — общий курс дрессировки и ЗКС — защитно-караульную службу. Ефиму нравилось заниматься с понятливым и веселым псом, а Лорду нравилось все, что нравилось Ефиму.
Через полтора года у начальника клуба служебного собаководства созрела идея отправить Лорда и Ефима на так называемые «военизированные соревнования». Там и собака, и проводник могли набрать максимум по сто баллов, принеся команде своего района заветные очки.
Лорд полностью оправдал возложенные на него надежды, заработав 96 баллов. Ефим же получил 12, и то из жалости: его толстая задница застряла под проволочной полосой препятствий, под которой ранее без проблем проползли все сорок участников соревнований. Он же застрял прочно, пришлось даже проволоку выкусывать, слава богу, не колючую. Теоретически он сошел с дистанции, но судьи пожалели подростка и оставили в зачет жалкие баллы, набранные на других снарядах.
Всю обратную дорогу Ефим сидел на заднем сиденье автобуса, а Лорд слизывал с его лица соленые слезы обиды.
Дальше — больше. Военрук в школе, Виктор Иванович, был по-настоящему классным мужиком. Старый вояка, он не отравлял их незрелые мозги политинформациями, а рассказывал о реальной войне (чем, может, и вызвал стойкий хронический пацифизм Береславского), пытался учить ходить по компасу, мучил бесконечной сборкой-разборкой АКМ.
Он был неглупым человеком, но и на старуху бывает проруха: решил вылепить из Береславского универсального солдата. Даже занимался с ним индивидуально. Но не рассчитал своих сил.
Например, в тире Ефим плохо видел мишень: близорукость мешала. Поэтому стрелял в то, что видел, — в лампочки на потолке. Получалось недурно, однако Виктор Иванович и без доносчиков определял авторство всех его проектов. Так Ефим впервые столкнулся со специфическим армейским средством воспитания: мытьем туалетов.
С военруком Береславский провел и свой первый политдиспут. Ему попалась книжка про революцию, в которой упоминался расстрел царской семьи. Это глубоко возмутило пацана. Николая ему жалко не было — война есть война, но убийства девчонок-царевен и мальчика сильно расстроили его. Это никак не походило на легенды про честных и благородных рыцарей — «комиссаров в пыльных шлемах».
Виктор Иванович кинулся объяснять подростку его ошибку: любой член царской семьи мог стать знаменем для белого движения, красный террор в ответ на белый террор и так далее. У Ефима был лишь один аргумент — детей убивать нехорошо. Старый вояка никак не мог его переубедить. Наверное, потому, что и сам в глубине души считал, что детей убивать нехорошо. Короче, эта дискуссия становилась явно политически вредной: на улице было начало 70-х, шел «третий решающий» год одной из пятилеток.
Поэтому Виктор Иванович отправил Береславского и еще одного мальчика в военный кабинет (они почему-то в тот день занимались в обычном классе) принести для разборки два автомата. Понятно, автоматы были учебные, с прорезанными стволами.
И надо ж было случиться: Ефим, возвращаясь с автоматом, встретил одну сволочь из 10-го "Б" класса. Это была крепкая сволочь, которая регулярно задирала Ефима. Береславский боялся дать ему жесткий отпор, так как тот парень был на год старше, и к тому же боксер. Правда, и задирался тот не так, чтобы Ефим пошел ва-банк. Но все равно очень обидно.
А встретил его Ефим в туалете, куда зашел по пути, чтобы потом, на перемене, не тратить драгоценного времени. Обидчик сидел на толчке и занимался тем, чем и должен был бы заниматься в таком месте и в таком виде.
Береславский при виде врага принял решение: как всегда быстро и, как это частенько с ним бывало — неправильно. Он наставил на парня автомат и дурным голосом заорал: «Ложись, сука! Смерть твоя пришла!» В итоге десятиклассник пережил тяжелую душевную травму, распластавшись на грязном полу мужского туалета. Ему почему-то показалось, что Ефим не шутит…
История приобрела огласку: сам обиженный, наверное, промолчал бы, но второй мальчик, посланный вместе с Береславским и ждавший того у входа в туалет, разболтал всем. Это попахивало крупными неприятностями, вплоть до вылета из славных рядов ВЛКСМ. Выручил военрук. Восхитившись военной хитростью своего неудачного воспитанника, он отстоял его на педсовете.
Однако в десятом классе отказался от Береславского сам. Произошло это опять-таки в школьном тире. Ефим довольно удачно отстрелял четыре патрона. На пятом пожилая «мелкашка» сделала осечку. Береславский в тот момент думал о чем-то своем, причем довольно далеком от происходящего. Только этим обстоятельством можно объяснить его последующие действия. А именно: он встал с огневого рубежа, взял винтовку за цевье, подошел к лампе и заглянул в дуло. Что он рассчитывал там увидеть, так потом и не смог объяснить.
Все это Виктор Иванович наблюдал лично. Когда старая тозовка оказалась в его руках, он свистящим шепотом сказал Ефиму:
— Пожалуйста, уходи.
— Куда? — не понял Ефим.
— На х…, — уточнил военрук. — И чтобы я тебя в тире не видел!
Они остались в хороших отношениях, просто Виктор Иванович понял, что нельзя делать из трепетной лани коня, а из Ефима Береславского — солдата. Позже, на встречах выпускников, военрук всегда радовался его приходу. И как-то сказал, что более страшного момента, чем тот, когда он наблюдал, как мальчишка заглядывает в дуло заряженной винтовки, в его жизни не было…
Тем временем Ефим продолжал свою военную карьеру. Когда они пошли получать в военкомат свои приписные свидетельства, пошел шикарный влажный снег. Просто грех было не поиграть в снежки. Играло человек тридцать, никак не меньше. Но именно Ефимов снежок разбил стекло в окне районного военкома…
Тот с максимальной доходчивостью объяснил перепуганному Береславскому, где и сколько ему придется служить.
Конечно, не все угрозы нужно принимать близко к сердцу: в институте, куда поступил Береславский, была военная кафедра, и немедленный призыв под знамена злобного военкома ему не грозил. Однако и военная кафедра тоже черной полосой прошлась по его биографии.
Невоздержанность на язык стала причиной продолжения его школьных упражнений. Только тут туалеты были больше, а принуждающие возможности офицеров — выше.
На первом же занятии он спросил у заведующего кафедрой, зачем нужна их военная специальность (военный химик), если в стране с самой высокой трибуны заявлено о прекращении производства химического оружия.
Полковник внимательно посмотрел на студента, но любознательный Ефим привык все доводить до конца и поинтересовался, не производят ли на наших заводах ОВ тайком. Завкафедрой, интеллигентный доктор наук, объяснил ему, что если даже такой вопрос задать директору нашего завода по производству ОВ, то он непременно даст отрицательный ответ.
И в стрельбе у Береславского все оказалось очень запущенно. Но если в школе это было факультативно, то здесь от результатов стрельб зависело получать или не получать студенту стипендию.
Ефим попытался решить эту проблему в своем стиле. Во время зачета по ГТО (для тех, кто не знает —
