ожидал.
До обеденного перерыва я кое-как дотянул, добросовестно пытаясь работать, хотя временами совершенно не понимал, что творится на экране моего компьютера. Не думать о случившемся я просто не мог. Перед самым перерывом мне пришла в голову одна мысль и я набрал номер Алениной лаборатории. 'Она в командировке, - ответила хохотушка Титова. - Вы что, Андрей Владимирович, проверяете?' Да, я действительно проверял, с настоящей ли Аленой разговаривал утром.
Потом я погнал 'москвич' на окраину города, к плотине. Остановился у захламленной лесополосы, протянувшейся над обрывистым берегом, пробрался сквозь заросли к реке и бросил пакет с блюдом в мутную воду...
Правильный или опрометчивый это был поступок - не знаю, но настроение мое улучшилось, потому что я избавился от предмета, который мог бы принести мне немало неприятностей. Дышать стало легче, окружающее вновь приобрело объемность и многокрасочность, и я перестал ощущать себя мишенью, попавшую в перекрестие чьего-то оптического прицела.
Я настолько воспрянул духом, что по окончании рабочего дня оставил автомобиль во дворе, перекусил и направился на стадион поболеть за родную 'Звезду'. Погода была превосходной, 'Звезда' тоже старалась вовсю, забив гол в конце первого тайма, а в перерыве, в толчее за пивом, я встретил бывшего однокурсника Валеру Кузнецова, Кузю, с которым когда-то, в молодые годы, не раз бродил по забегаловкам нашего города. Мне и потом доводилось с ним встречаться, но все как-то мимоходом, то в магазине, то в троллейбусе, да и не беспечными студентами мы уже были, а обремененными заботами отцами семейств.
Кузя был слегка навеселе, и у него оказалась с собой бутылка самогона, и мы пили его из легких мнущихся стаканчиков, полировали пивом и говорили 'за жизнь', а рядом пили водку, самогон и пиво еще очень много других мужиков, чуть-чуть и очень крепко поддатых, потому что посещение футбольного матча было для них отдушиной... А потом мы с Кузей щелкали семечки и вместе смотрели игру, и дружно орали, когда 'Звезда' наша милая вколотила соперникам еще один гол.
Мы шли в возбужденном и довольном людском потоке, захлестнувшем улицу, и Кузя, заговорщицки мне подмигнул, мечтательно сказал:
- Эх, добавить бы... Все равно уже Катерина пилить будет!
- Так пошли ко мне, Кузя, - с готовностью откликнулся я. - Роскошной закуски не обещаю, а вот по сто грамм найдется.
- Хо-хо! - возликовал Кузя. - По сто грамм - это в самый раз!
Мы дошли до моего дома, и я предложил Кузе пройти в комнату, но он сразу протопал на кухню, сел у стола и закурил, и решительно воспрепятствовал моей попытке соорудить яичницу.
- Кусок хлеба и кусок сала - лучшая яичница, старик, - заявил он, стряхивая пепел в раковину. - Если нет сала - можно и без сала.
Я извлек из настенного шкафа почти полную бутылку 'Столичной' (сидели как-то с Аленой, на Пасху, кажется, и я выпил пару рюмок) и пошел взять с письменного стола отцовскую пепельницу. И застыл, уставившись на стену.
Мамино блюдо как ни в чем не бывало висело на своем месте.
- Андрюха, ты там отключился, что ли? - раздался из кухни нетерпеливый голос Кузи.
Я продолжал стоять соляным столбом, чувствуя, как улетучивается веселый хмель. Кузя показался в дверях, протянул:
- Норма-ально живешь, старик, - и вдруг замолчал. Подошел ко мне, похлопал по плечу и дернул за рукав. - Пошли на кухню, Андрюха, выпьем, и я тебе скажу кое-что.
Я молча повиновался. Разговаривать мне уже не хотелось.
- Так вот, слушай, старик, - начал Кузя, занюхав водку хлебной горбушкой. - Возьмем, к примеру, такой случай: у твоего приятеля есть телевизор, но без антенны. Работать работает, только ни хрена по этому телевизору не видно. А у тебя, скажем, наоборот: антенна имеется, а телевизор отсутствует...
Я выпил свою водку, как воду, и тупо уставился на Кузю, плохо соображая, что он там такое плетет. Я думал о блюде.
- Отсутствует, значит, телевизор, - повторил Кузя, - и хоть целуйся ты со своей антенной - толку никакого не будет. Не нужна она тебе. А приятелю пригодилась бы - ведь телевизор-то у него есть. - Кузя замолчал и, прищурившись, взглянул на меня, катая по столу недоеденную горбушку.
- Ну? - машинально сказал я.
- А не отдать ли тебе приятелю свою ненужную антенну, старик? ласково спросил Кузя. - Зачем она тебе? Подари ее приятелю...
Услышав слово 'подари', я внутренне вздрогнул и протрезвел еще больше. Кузя пристально смотрел на меня, уже не улыбался, и я вдруг понял, что он совсем не пьян. В наступившей тишине раздавалось лишь негромкое урчанье холодильника.
- Подари, а? - Тот, кто сидел по другую сторону стола, внезапно подмигнул мне. - У тебя не убудет, а приятелю польза.
- И какая же польза приятелю? - срывающимся от напряжения голосом выдавил я, совершенно отчетливо осознав, что в квартире, кроме нас, никого нет, и помощи ждать неоткуда; я сомневался, что смогу справиться с тем, кто сидел напротив...
- Телевизор у него будет работать - вот какая польза! - Мой собеседник широко улыбнулся, но глаза его отнюдь не улыбались.
- А зачем ему телевизор? Пусть лучше книжки читает.
- Ну-у, старик! - Кузя развел руками и развалился на табурете, прислонившись спиной к стене. - Не хочется ему книжек, телевизор ему хочется смотреть.
- А если не отдам? - напрямик спросил я. Мне надоел наш Эзопов язык. - По башке - и в колодец? Или как?
- Зачем по башке? - Кузя вздохнул. - Поверь, старик, позарез нужно...
- Почему же не заберешь? Не можешь?
Мой собеседник выпрямился, опять в упор взглянул на меня. Тяжелый у него был взгляд, нехороший.
- Если бы мог - забрал бы.
Я побарабанил пальцами по столу, потом как бы невзначай придвинул поближе к себе недопитую бутылку; ничего другого, увесистого, для самообороны, под рукой не было.
- Послушай, Кузя, или как тебя там? Зачем тебе блюдо? Что оно такое?
Кузя, усмехнувшись, потянулся через стол и водворил бутылку на прежнее место.
- Старик, я же сказал: антенна. Не все и не всем полезно знать. Подарил бы - да и дело с концом.
- Вы кто - инопланетяне? Демоны из темного мира?
Кузя скривился и повторил:
- Есть знание, которое не приносит пользы.
Вероятно, алкоголь все-таки продолжал еще резвиться в моей голове, делая меня более храбрым, чем я есть на самом деле. Я положил руки на стол, подался к Кузе, к тому, кто прикидывался Кузей, кто принял облик Кузи, и медленно произнес:
- Тот факт, что вы пытаетесь завладеть блюдом с помощью обмана, говорит о нечистых намерениях. Ни отдавать, ни дарить его я никому не собираюсь. Вот так. Я сказал! - И я повторил знаменитый жест Глеба Жеглова-Высоцкого.
- Та-ак, - протянул Кузя, блуждая взглядом по стене за моей головой. - Что ж, нет так нет. Но учти: и у тебя, и у твоих близких могут быть - и будут - большие, скажем так, неприятности. Уж будь уверен.
Мне стало совсем мерзко, но я постарался не подать виду, не потерять лица перед этим потусторонним засранцем.
- Вот тебе и раз! - Я нашел в себе силы изобразить усмешку. - Вот тебе и 'подарок'! Это же запугивание уже получается, принуждение... Может ли считаться настоящим подарком подарок принудительный?
- Не может, - мрачно ответил мой собеседник. - Принуждения не будет. Просто вскоре ты увидишь, прочувствуешь и осознаешь, сколько неприятностей ты нажил, и сам от всего сердца возжелаешь сделать подарок. И ничегошеньки не потеряешь. Кроме неприятностей, конечно. И вот когда ты надумаешь сделать подарок - просто скажи. Тебя услышат.
