- Будь ты проклят!
Я не сразу узнал голос Людмилы. Уже не горные льды это были, а вулканы, извергающие потоки огненной лавы.
- Что... что случилось?
- Будь ты проклят! Порчу решил навести, сволочь? Лесю только что на 'скорой'... С отравлением... Это ты позаботился, да?..
Утром меня разбудили глухие удары, доносящиеся со двора. Это значило, что наступила последняя суббота месяца и сосед с третьего этажа выбивал ковры под бдительным оком наблюдающей с балкона жены.
Вставать мне не хотелось - я был бы рад вообще не просыпаться, навсегда переселиться в собственные сны...
Вчера, после звонка Людмилы, я заехал за ней и бывшей тещей, и мы до двух часов ночи просидели в вестибюле больницы. Все обошлось. На этот раз все обошлось... Пищевое отравление у дочки тоже, безусловно, было не простым совпадением, а демонстрацией возможностей. Кто будет следующим - я сам?..
Я лежал и думал, думал, думал... Как избавиться от блюда? Его нельзя выбросить - оно все равно вернется ко мне. Его, скорее всего, нельзя уничтожить - что-то подсказывало мне, что блюдо уцелеет даже в аду атомного взрыва. Его можно только подарить. Слова лже-Кузи сбывались: я действительно готов был подарить блюдо кому угодно... только не полиморфам... Они (или он? или оно?) очень долго искали его - и вот наконец нашли. Зачем оно им? Мне не верилось в то, что они так настойчиво стремятся заполучить блюдо ради свершения добрых дел.
А что если подарить блюдо не конкретному человеку, а учреждению или организации? Передать в музей или в тот же культурологический фонд... Но где гарантия, что я не навлеку тем самым беду на сотрудников музея, на организаторов фонда? Фонд... Как там дела у Вадима Юрьевича, вычитал ли он что-нибудь из той надписи?..
Утро было солнечным и безмятежным, а мне хотелось выть от тоски.
Конечно, оставался еще один выход. Если предположить, что полиморфы уже давно начали поиски блюда и только сейчас отыскали его, то, значит, найти его было сложно. А коль так - я мог, в принципе, сменить место жительства и спрятаться от них, лечь на дно, затеряться на просторах родины моей. В принципе. И жить, каждый день жить в ожидании, принимая окружающих тебя людей за полиморфов, никому не верить и ждать, ждать... Нет, уж лучше бы такого выхода вообще не было...
Звонок телефона заставил меня вздрогнуть и я грустно отметил, что начал бояться звонков. Я вздохнул и направился к телефону.
- Доброе утро, Андрей. - Я немного расслабился, потому что узнал голос Вадима Юрьевича. - Если вы ничем таким не заняты, можете зайти - я уже получил результаты.
- Какие результаты? - вновь насторожился я.
- Результаты экспертизы вашего текста, - несколько удивленно ответил Вадим Юрьевич. - Или я не туда попал? Это двадцать три-пятнадцать-ноль девять?
- Извините, Вадим Юрьевич, - смущенно отозвался я. - Я просто еще не совсем проснулся. Сейчас я к вам приеду.
Прежде чем отправиться к эксперту, я позвонил Алене, а затем Людмиле. Алена еще спала, как сообщила мне ее мама, а ночь провела плохо, часто просыпалась от боли. Людмила была немногословна и холодна и посоветовала мне не лезть со своей фальшивой заботливостью. Из чего я заключил, что опасность пока миновала. Никакой радости мне эти разговоры не доставили, и душа моя была как утопленник на дне реки с привязанным кем-то к ногам камнем...
Вадим Юрьевич вновь, как и в прошлый раз, приступил разыгравшегося в прихожей бульдога и провел меня в кабинет. Кабинет у него был солидный, оборудованный словно по описаниям из книг о прошлых веках - с застекленными шкафами темного дерева от пола до потолка, забитыми книгами; с креслами и обширным письменным столом с антикварного вида лампой и каменными статуэтками; с тяжелыми черными шторами, закрывающими окно, и мрачного вида картиной на стене, изображающей, по-моему, что-то вроде Страшного Суда; в интерьер не вписывалась, пожалуй, только портативная пишущая электромашинка 'Ятрань' на тумбочке у окна. Блюдо я заметил сразу - оно находилось на столе, увенчивая собой стопку книг, окруженную исписанными листами бумаги.
- Садитесь, Андрей. - Вадим Юрьевич указал на кресло, собрал со стола эти исписанные листы и сел в кресло напротив. - Хотите кофе?
Я отрицательно качнул головой и нетерпеливо подался к нему. Эксперт перебрал листы, взглянул на меня и неожиданно улыбнулся широкой улыбкой ковбоя и шерифа.
- Могу вас поздравить, Андрей. Моя предыдущая оценка раритета оказалась несколько поспешной. Мы имеем дело именно с раритетом. Даже не прибегая к лабораторному исследованию, из анализа текста можно с очень высокой степенью вероятности предположить, что возраст блюда никак не менее трех тысяч лет. Истинного блюда, а не той оболочки, под которой скрыт его первоначальный облик. Да, не менее трех тысяч лет, - повторил Вадим Юрьевич, с удовольствием глядя на меня. - Можете сами убедиться; сейчас я вам покажу ближневосточные источники, а потом сравним с египетскими сообщениями.
Он потянулся было к книгам на столе, но я остановил его.
- Вадим Юрьевич, я не сомневаюсь в вашей правоте. Меня интересует текст. Что там написано?
Эксперт не добрался до книг и вновь повернулся ко мне. У него было несколько изумленное лицо, но потом он улыбнулся и притронулся ладонью ко лбу.
- Ах, да, вы ведь специалист в несколько иной сфере. Видите ли, Андрей... - Он пошевелил пальцами и задумчиво прищурился, глядя на пол; у меня возникло впечатление, что он размышляет, как бы объяснить мне что-то в доступной форме. - Может быть, сравнение будет неудачным, но мне извинительно - в компьютерном деле я не профессионал. Вот, допустим, залезу я в какую-нибудь вашу компьютерную программу, да? И ведь, наверное, ничего в ней не пойму, не зная других программ. Вроде бы каждый знак в отдельности понятен, а если все в целом взять - какая-то абракадабра получится. Какой-нибудь 'зеленый снег свистит беззвучным ухом'. Да?
- Ну почему же... - начал я, но Вадим Юрьевич не дал мне пуститься в объяснения.
- Это я просто к примеру, Андрей. Возможно, пример неудачный. Я к тому, что если дать вам сейчас мой перевод надписи на вашем блюде, дословный перевод, то получится именно 'беззвучно свистящий глазом зеленый снег'.
- Ухом, - машинально вставил я.
- Ну да, ухом, глазом - какая разница! - Вадим Юрьевич махнул рукой. - Чтобы понять смысл, нужно, как минимум, во-первых, владеть информацией о сходных текстах из других источников - я не говорю 'аналогичных', я говорю 'приблизительно сходных'! Во-вторых, разбираться в оттенках значения того или иного слова - 'парк осенний гол' и 'забили третий гол'. В-третьих, иметь представление о символике слов и словосочетаний, знать, что именно в каждом случае подразумевается. То есть понимать их истинное значение. Представьте, что вы иностранец и вам попался текст с такими, скажем, оборотами: 'валять дурака'; 'дело в шляпе'; 'вешать лапшу на уши'... Поймете ли вы, иностранец, абсолютно незнакомый с русским языком, подлинное значение этих выражений, даже если будете пользоваться словарем? Вы переведете дословно - и останетесь в недоумении, причем здесь лапша на ушах.
А теперь представьте, - увлеченно продолжал Вадим Юрьевич, - что вы имеете дело не с элементарным текстом типа 'мама мыла раму', а с текстом литературным, с ритмической прозой на грани поэзии, изобилующей метафорами, аллегориями и, возможно, гиперболами... А речь идет именно о таком тексте. - Он кивнул на блюдо. - Смог бы понять древний грек, о чем говорит, например, Пастернак, попадись этому греку для перевода ну хотя бы такие строки: 'Пути себе расчистив, на жизнь мою с холма сквозь желтый ужас листьев уставилась зима'? Да наш грек с ума бы сошел от этого 'желтого ужаса'! А Хлебников? 'Они в голубое летеж, они в голубое летуры. Окутаны вещею грустью, летят к доразумному устью, нетурные крылья, грезурные рты! Незурные крылья, нетурные рты!' Что поймет здесь наш переводчик?
Я решил промолчать, поскольку вопрос, по-моему, был чисто риторическим.
- А возьмем хрестоматийный пример. Как вы думаете, Андрей, какое понятие кроется за вот такими словами: 'метатель огня вьюги ведьмы луны коня корабельных сараев'?
Я пожал плечами. Для меня это действительно было 'зеленым снегом, свистящим молчаливым ухом'.
