- А зачем? Она пустит, но только чтобы еду оставить, а побыть не разрешит, забоится... Утром ведь солдаты все равно обыск будут делать. Не рискнет она.
- А солдаты не отыщут? - не унималась Галя.
- Я там в подземелье буду. Чертеж есть. Они туда не сунутся. - Рая махнула на Галю рукой и стала осторожно взбираться на забор.
У Гали сердце забилось еще сильнее. Сразу несколько чувств охватили ее, поглотили пучиной: страх, зависть и восторг.
С первой попытки ничего не получилось: Рая зацепилась полой пальто за невесть откуда взявшийся гвоздь и спрыгнула обратно.
Наконец с помощью Гали Рая взобралась на забор...
Перед ней высились громады неподвижных металлоконструкций; все это окутанное предрассветной дымкой представилось страшным неведомым миром. На мгновение в душе шевельнулись неясные сомнения, но тут же исчезли.
Рая подхватила из рук Гали две тяжелые сумки и прыгнула вниз - как в омут.
Она побежала к спасительному четырехэтажному корпусу с темными окнами, боясь, что сторожиха проснется, начнет какой-нибудь обход; осторожно открыла дверь и, ощутив леденящий холод, ступила во тьму.
Осветив фонариком коридор, Рая двинулась по нему, стараясь точно повторять про себя план, сообщенный 'декабристом' Аркашей Ястребовым: здесь - налево, тут вниз, потом опять налево...
Подвал окатил жаром, как парная. Луч фонарика нащупал в кирпичной стене заветную дыру. С пересохшими от страха губами Рая пролезла внутрь - за своим бабьим счастьем.
Там стоял неумело сколоченный деревянный топчан с телогрейками вместо матраца - и это грубое подобие уюта несколько успокоило Раю. Она потянулась к сумке, достала зеркальце и, оглядев себя, насколько позволил свет фонаря, сказала:
- Смелота, Райка!
Декабристки перестали быть примером для подражания. То, что она сделала, было не меньшим подвигом, потому что причиной всему была любовь - так ей казалось, хотелось, грезилось. И Аркаша виделся Рае вовсе не рецидивистом со многими судимостями за кражи и грабежи, а невинно страдающим, почти декабристом.
Она деловито разложила снедь и выпивку и, сняв сапоги, улеглась на самодельном ложе. В мечтаниях пролетело короткое время.
Полигон вдруг ожил: заработали краны, зарокотали двигатели, раздались приглушенные голоса. Аркаша все не появлялся, и Рая снова стала испытывать страх: вначале за суженого, потом и за себя. Вдруг солдаты найдут ее - и что сделают? А может, Аркаша просто надсмеялся над ней, предал ее... и любовь?
Но вдруг послышались мягкие и вкрадчивые шаги. Кто-то зашебуршился в дыре. Рая уловила робкий шепот:
- Рая?
- Аркаша! - Она бросилась к нему на грудь. Ястребов, изможденный изоляторами, БУРами и 'крытками', чуть было не упал, но, устояв все же, повалил Раю на топчан, стал задирать ей подол. Он пыхтел и утробно всхрапывал.
- Что ты делаешь, что? - забилась под ним Рая. Кислые запахи телогрейки душили ее, гнали прочь все то романтичное, чем она была охвачена в последние часы.
Завершив начатое, Ястребов перевалился на бок.
- Цыпонька, извини, невмоготу было... Зверем тут сделался.
Экзотическое ложе показалось Рае отвратительным. Она села, подогнув под себя ноги, и нервно закурила. Аркаша тоже закурил, посапывая от возбуждения. Затем деловито спросил:
- Все принесла?
Рая молча кивнула на сумку и на газету с разложенными продуктами.
Ястребов, как клешней, зацепил правой рукой палку копченой колбасы, а левой - батон. Ел он быстро, казалось, вот-вот проглотит собственные челюсти так энергично они двигались. Рае показалось, что он и откусил сразу полпалки колбасы, в один заход.
- Что ты мучаешься, отрежь... - посоветовала она суженому.
- Фек бы фак муфицца! - отвечал он с набитым ртом.
'Век бы так мучиться... - догадалась Рая. - До чего довели человека!..' Ей снова стало до боли жалко его, себя, своих чувств. Это был ее, Раин, личный любимый человек. Мужик...
А любимый человек, мужик, положив остаток батона на газету, нащупал кулек с конфетами и, не дожевав колбасу, отправил в рот пару 'Белочек' и 'Мишку косолапого'.
- Фде пуфырь?
'Пузырь...' - снова догадалась Рая и показала на сумку.
Ястребов проглотил шоколадно-колбасный кляп, ворочавшийся во рту, циркнул молнией и вытащил из сумки бутылку. Зачем-то взболтал ее, как бы проверяя на прозрачность или на еще что-то неведомое. Потом все же отложил в сторону, стал доставать из сумки одежду и прочее. Куртку нацепил, нахлобучил парик и шапку, взял у Раи зеркальце.
- Ну, че, сойду за вольного?
Рая оглядела его. Парик был хорош: пришлось красить в черный цвет тот единственный, фиолетовый, что был у нее. Главное, чтобы дождик не пошел, не смыл краску.
- Сойдешь, - одобрила Рая. - Не боишься бежать?
- Как не боюсь, боюсь, конечно... Но все рассчитано. Я на Степку-водителя похож: как он отойдет от машины - я за баранку, газую к вахте. Давай пропуск, Болотов я! Будьте любезны: дыр-дыр, и воля! Двадцать минут - и я у тебя, как штык! Отсижусь недельку...
Рая как завороженная слушала Ястребова.
- Ой, сукой буду! - вдруг хлопнул он себя по лбу. - Про тебя ведь наш начальник отряда знает, Мамочка!
- Ничего, у Галки поживешь. Сосед мой, как же ему не знать.
- Точно! - обрадовался Аркаша и, навалившись на Раю, снова стал тискать ее. Одной рукой он успел схватить с газеты кус батона.
Второе удовольствие продлилось чуть дольше.
- Слушай, родная, - заговорил Аркаша. - У меня кент есть в зоне, бугор он, мы с ним последнюю птюху делили в Златоусте... Дашь ему?
Внутри у Раи как будто обрушилось что-то...
- Ты что, Аркаша? Какой бугор? - зашептала она. На самом деле ей хотелось кричать.
Ястребов понял это и чуть прикрыл ей рот ладонью.
- Только не ори, слышь... цыпонька. Чего такого-то: к тому ж от него мой побег зависит. Наше счастье.
Рая вывернулась из-под шершавой ладони, уткнулась в телогрейку лицом, чтоб не слышно было, и горько заплакала.
- Да че ты, че ты? - забеспокоился Ястребов. - Тут воля маячит, а ты... Нельзя рисковать больше: Квазимода от меня ментячий глаз отводить будет. А ты ерепенишься. Нельзя больше рисковать, цы-па...
- Давай я ему Галку приведу... в следующий раз, - заплакала она.
- Какой раз, ты че, ох... обалдела, коза... последний шанс судьба дает, потом все, кранты, век свободы не видать!
Ястребов не выдержал, залепил Рае звонкую пощечину - аж затрясся фонарик на ящике, отбросив на стены дрожащие блики.
- Подверни, не корячься...
Рая зарыдала - надрывно и басовито.
- Успокойся, Раечка, милая, родная, - зашептал Ястребов и стал гладить Раю - неумело, резко.
- Он один хоть?.. - сквозь рыдания спросила 'декабристка'.
