Род Сэмюэлс оказался прав. Моретти не удалось выбить из седла Кристиана Хантера. Напротив, доктор Хантер положил Моретти на обе лопатки, неустанно, час за часом повторяя свою историю и жестоко и грубо вышибая почву из-под ног окружного прокурора.
Она подняла глаза и посмотрела на Рода — в его темных глазах светилось торжество. Это было торжество победы над Моретти. Род невольно потирал сложенные руки. И им удалось избежать назойливого внимания масс-медиа — Лайэм Гэлэхер стоял как стрела, в особняк не проник ни один репортер.
— Этот человек — чудо. Верно? — сказал Род, принимая бокал “Вдовы Клико” из рук сияющего Коги.
— Да, — ответила Элизабет. — Я думала, Моретти убьет его — так он рассвирепел.
Род очень внимательно вглядывался в ее лицо. Лицо, на котором, как всегда, невозможно было прочитать ничего, ни намека на то, о чем она думает или чувствует. И голос тоже не выдавал ни чувств, ни мыслей.
— Присяжным понадобился всего час, чтобы вынести вердикт.
— Да, — снова откликнулась Элизабет.
— Моретти не удалось откопать ничего компрометирующего о Хантере, ничего, что пятнало бы его репутацию.
Элизабет недоумевала: когда же Хантер захочет ее видеть? Вслух она сказала:
— Вы ведь, конечно, знали, что будет. Вы были великолепны, Род. Блестящая речь. Вы когда-нибудь проигрывали дело?
Он улыбнулся:
— Да, моя бывшая жена хорошо почистила мне карманы.
— Но там не было никаких сюрпризов?
— Ни одного. Что же касается Хантера, то я хорошо отрепетировал с ним его роль. Я даже подлавливал и подкалывал его так, как это сделал бы Моретти. Оказалось, что даже бармен в Гринвич-Вилледж знает доктора Хантера как завсегдатая и не исключал возможности, что в ту ночь с ним там были вы.
— Чего он хочет. Род?
— Я уже сказал вам, Элизабет, не знаю. Он ни разу не позволил мне усомниться, что его свидетельство правдиво, что в нем полная и абсолютная правда. Господи, Элизабет, а не могло быть так, что вы полностью все забыли о той ночи, что она просто выпала у вас из памяти, включая и встречу с Хантером?
— Нет.
— Может быть, у вас возникло чувство вины, что вы были с ним, когда убили Тимоти? Шок есть шок.
— Нет, — снова устало ответила она. — Моя память совершенно ясна, я желала бы забыть, если б такое было возможно.
Она понимала, что Роду отчаянно хотелось все списать на психическую травму, временное помрачение. Неужели ему так важно считать, что она не виновна в смерти мужа?
— Все кончено, Элизабет, — сказал он, — я ведь так и говорил вам.
— Да, говорили.
Но действительно ли на этом все закончилось? На минуту она закрыла глаза, отчетливо вспоминая тот ужас, который испытала, когда вернулась домой и нашла Тимоти на полу его кабинета с ножом для колки льда в груди, рукоять из кожи торчала наружу. Такая умно придуманная и совершенно бесполезная игрушка — Тимоти любил забавные игрушки. Этим ножом никогда не пользовались, он скорее был частью интерьера, и вот им убили Тимоти. И она, конечно, попыталась выдернуть нож из его груди, но у нее это не получилось, и тогда она поняла, что муж мертв. Но его лицо, его руки все еще были теплыми…
Моретти все бил и бил в одну точку в своем последнем выступлении, когда подводил итоги дела. Мотив, возможность, ее отпечатки пальцев на серебряном ноже для колки льда и бесконечные злобные нарекания со стороны родственников Тимоти.
— Вас никогда больше не привлекут к суду за убийство Тимоти, Элизабет.
Если бы она могла засмеяться или даже заплакать, но внутри у нее была огромная бесконечная пустота. Элизабет автоматически шагнула к роялю и заиграла прелюдию Шопена, которую так любил Тимоти. Это была короткая пьеса — всего страница нот в си-минор. Барри Манилов использовал ее в качестве основы для своих популярных песен. Теперь, когда бы она это ни играла, в ее памяти всегда будут звучать слова песни.
Элизабет закончила игру — пальцы легко лежали на клавишах, но она все еще не поднимала глаз.
— Я хочу вернуться к концертной деятельности. Род молчал некоторое время.
— Не думаю, что это хорошая мысль, Элизабет. Во всяком случае, пока. Есть столько людей, которые были бы…
— Недружелюбны? Или просто злобно настроены? Вы полагаете, что родственники Тимоти могли бы устроить скандал?
— Возможно, Вероятно. Даже почти наверняка.
— Тимоти не собирался разводиться со мной, Род.
— Как утверждал Моретти? Я это знаю, Элизабет.
С минуту он помолчал, потом вытащил сигарету из своего золотого портсигара. Закурил ее, глубоко вдохнул дым и сказал своим осторожным адвокатским тоном:
— Но он встречался с другой женщиной. Она моложе вас. Думаю, лет двадцати пяти. Она тоже человек искусства — художница.
Он внимательно наблюдал за ее реакцией, но Элизабет не проявила никаких чувств, только спросила:
— Правда, Род? Вы уверены? Почему же окружной прокурор не раскопал столь пикантную подробность?
Иногда мне удается убедить Элизабет.
— Вы от нее откупились?
— Именно так. Но он действительно не собирался разводиться с вами. Она не была соперницей вам в этом смысле.
Он подождал. Неужели ей не хочется узнать имя этой женщины? Но Элизабет ни о чем не спросила, лишь спокойно произнесла:
— А вы знаете, Род, ведь то, что утверждал Моретти, — правда, Тимоти снова собирался изменить свое завещание.
— Нет, не собирался, тут вы ошибаетесь, Элизабет. Его сыновья, как вам хорошо известно, стали для него источником огромного разочарования. Брэдли — безжалостная, жестокая змея, при всем его внешнем лоске я бы не доверил ему и машину запарковать, он из тех, кто мягко стелет, но жестко спать. Что касается Трента, то этому фарисею и ханже следовало бы пойти в монахи. Конечно, это вина Тимоти и Лоретты. Они никогда не давали мальчикам свободы, излишне митинговали. Единственное, что смог себе позволить Трент, — в качестве акта неповиновения вступить в какую-то религиозную секту. Но Тимоти быстро покончил с этим. Да и с вами они вели себя крайне глупо.
Она улыбнулась ему.
— Ну уж по крайней мере в последовательности им не откажешь.
— Им не удастся опротестовать завещание. Тимоти поступил очень мудро, оставив им всем приличные суммы, не по доллару в качестве намеренного оскорбления. У вас остается основная часть состояния, включающая множество разных компаний, национальных и многонациональных, и все они объединены в конгломерат АКИ (“Аберкромби интернэшнл”). Даже несколько конгломератов, если вам угодно, под эгидой АКИ. Это огромная власть и ответственность, Элизабет.
Она повторила то, что уже несколько раз говорила ему:
— Я музыкант и ничего не понимаю в бизнесе. И, кроме того, я женщина, в деловом мире меня мгновенно уничтожат, пристукнут — я и пикнуть не успею.
— Нет, если вас будет поддерживать целая армия мужчин — специалистов. Я уже собрал их, Элизабет, и они будут защищать ваши интересы и вас самое. С момента смерти Тимоти Брэдли и его дядюшка всячески оспаривали вероятность того, что вы сумеете сохранить какую-то власть. Конечно, поводья были в
