дачном поселке на южной окраине Руты. В ту пору Корнелий, выскакивая из дома, замечал всякую мелочь. Как переливается радуга в капельке росы: чуть поведешь головой - и солнечная искра делается то алой, то лимонной, то фиолетовой... Как золотятся свежие щепки у недостроенной беседки. Как торопится в щель на крыльце черно-зеленый жук (и на спине у него тоже точка солнца)...
Может, в этой нехитрой радости созерцания как раз и есть смысл жизни?
Корнелий решил прожить последний день именно так. Он будет наблюдать за листьями, летучими семенами, облаками, букашками на травинках. За тем, как блестит консервная крышка в мусоре у забора. Как скачут воробьи... От всего этого он получит удовольствие тихое и спокойное, какого не знал раньше.
Вот только надо принять душ да соскоблить с физиономии идиотскую щетину...
Однако по дороге к душевой Корнелия качнула мягкая, но сильная усталость. Не сопротивляясь ей, он сел в траву. Как раз там, где сидел вчера, у ящиков. От слабости он словно поплыл вместе с землей. Но это было без тошноты, без головокружения. Даже приятно. Потом Корнелий зацепился глазами за высокие облака, движение прекратилось, и он оказался как бы на крошечном травянистом островке, повисшем внутри голубой небесной сферы.
Облака неуловимо для глаза меняли форму, передвигались. От их желто-белых кудлатых боков отслаивались полупрозрачные пряди и таяли. Превращались в ничто.
'Как и мы...' - отрешенно подумал Корнелий. На миг опять мелькнуло лицо Рибалтера, но Корнелий не дал ему поиронизировать. Усилием воли прогнал из памяти.
Не хотелось уже думать ни о душе, ни о бритве. Хотелось просто сидеть вот так. И он будет сидеть. Куда ему спешить? Зачем?
'А ведь я почти счастлив, - подумал Корнелий. - Потому что, ежели разобраться, что такое счастье? Это - жизнь без страха...'
Теперь ему нечего было бояться. По крайней мере, до того часа. Но это будет завтра. А сейчас ему абсолютно ничего не грозило: ни крах карьеры, ни болезни, ни вечная спешка, ни придирки Клавдии...
Последний раз сунулся в мысли Рибалтер. С пошлой своей шуткой: 'Пока я чувствую себя прекрасно, лишь бы это подольше не кончалось', - заметил мистер Джонс, падая с телебашни...'
'Пошел вон', - поморщился Корнелий. И Рибалтер исчез - видимо, навсегда. А Корнелий остался в голубой полудреме, где мысли таяли, как пряди облаков. И провел так, судя по всему, часа два или три.
И с большим неудовольствием, даже с болезненной отдачей услышал чьи-то шаги. И увидел над собою старшего инспектора Альбина Мука.
- Слышь, Корнелий, ты это, давай, пойдем... - Белесое лицо Альбина было деловитым и виноватым.
- Куда? - двинул губами Корнелий.
- Ну, это самое... Я привел его. Зашел в управление, в дежурную часть, а там кореш, старый знакомый. Я про тебя говорю ему: оставил, говорю, мужика маяться до понедельника, надо бы помочь... А то ведь я понимаю, как оно тебе. Да и у меня завтра отгул. А он говорит: есть дежурный практикант, он может.
Небо стало густо-синим, потом темно-фиолетовым, затем черным и хлынуло на Корнелия, словно жидкий асфальт. Залепило уши, глаза, гортань.
- Ну, ты чего? Ты уж держись... Все о'кей будет, это же быстро... Слышь? Альбин дергал его за плечо, тянул за рукав.
- А я чего?! - Корнелий открыл глаза. Черной тяжести не стало. Его тряхнула, пружиной поставила на ноги нервная легкость. - Айда! Какого черта... - И опять обморочная слабость ('Значит, в самом деле конец? Сейчас?'). Он прислонился к ящикам. - Слушай, Альбин... А пускай он лучше здесь... это делает. Неохота туда.
- Да нельзя. Не полагается. Ты уж соберись. Ты же молодцом был.
'Ну да! У них там, говорят, люк. Только отдашь концы - и тебя туда. Вспышка в миллион вольт - и одна пыль от тебя. Эту пыль в коробочку и жене... Сволочи...'
Он оттолкнулся локтями. Выдавил:
- Пойдем.
И пошли.
Ужас гудел в ушах, трава путалась под ногами. И все же Корнелий слышал Альбина:
- ...Пацан совсем, практикант... Но что хорошо: он и сделает все, и за врача распишется, потому как медик.
Несмотря на весь кошмар, у Корнелия хватило силы на хмуро-ехидную реплику:
- Медик. А как же клятва Гиппократа? Как насчет 'не убий'?
- Ну, спецмедик же, из уланской школы. Мальчишка еще, бледный. Видать, первый раз. Я ему там дал глотнуть для храбрости.
Шли долго (ох как долго!) и наконец оказались в конторе. Но не в комнате Альбина, а в другой - с зелеными стенами и зеленой же раздвижной ширмой.
На полированном столе с полукруглыми следами от стаканов лежала раскрытая конторская книга. Альбин сунул в пальцы Корнелию скользкий карандаш.
- Ты это... распишись, значит, что не имеешь никаких претензий, что все по правилам. Не имеешь ведь?
Странно хмелея от предсмертного страха, но держась на ногах, Корнелий хрипло сказал:
- Ни малейших, шеф. Сервис на уровне, - и, не глядя, царапнул в книге.
- Ну и ладушки. Айда! Эй, эскулап, ты где там? - Альбин подтолкнул Корнелия за ширму.
Там стояла медицинская белая кушетка. А у окна - белый столик. Уронив голову на столик, сидел тощий рыжий парень в лиловом халате. Длинная шея его была неестественно вывернута, глаза прикрыты пленочными веками. На губах пузырьки. Рядом с рыжей башкой стояла пустая бутылка 'Изумруда'.
- Да ты что?! - гаркнул Альбин. Отпустил Корнелия, тряхнул 'эскулапа' за плечи. Тот замычал, голова приподнялась и стукнулась. - Надрался, подлюга! Альбин повернул к Корнелию плачущее лицо. - Вот скотина, смотри, что наделал! Всю бутылку. Это он с перепугу, сопляк! Трус поганый! Кого там берут в вашу школу! Вставай, с-с-с... - Шипя от ярости, Альбин затряс практиканта снова, мотнул в сторону.
Тот открыл глаза, сглотнул и сказал разборчиво и убедительно:
- Не могу я. Боюся! Не... ик... могу. - И опять деревянно стукнулся о белый пластик.
- Га-а-ад, - с панической ноткой выдохнул Альбин. Рванул снова 'спецмедика' за плечи. Что-то блестящее слетело со столика, зазвенело о кафельный пол. Корнелий увидел на плитках никелированную штучку, похожую на пистолет-зажигалку. Рядом искрились осколки стекла и растекалась прозрачная лужица. Резко запахло черемухой.
Альбин приподнял и бросил практиканта мимо табурета.
- Не-е... - печально сказал тот.
Альбин сел на корточки, взял двумя пальцами 'пистолет'. Снова положил. Глянул снизу вверх на Корнелия. Сообщил горько:
- Шприц раскокал, паразит. И главное, ампулу... Что теперь делать?
Без всякой боязни и отвращения Корнелий сел на белую лежанку - ту, на которую полминуты назад смотрел со смертной тоской. Видимо, в таких случаях перепады чувств у человека непредсказуемы. Корнелий опять был почти спокоен. Мало того, краешком сознания он даже уловил что-то смешное в идиотизме этого положения.
- Дерьмовые у вас специалисты, инспектор. Кончайте как-нибудь эту волынку. - Ему и правда хотелось закончить поскорее. Сильно потянуло в сон. Лечь вот сейчас - и больше ничего не надо.
- Да как кончать? - плакался на корточках Альбин. - Посмотри на эту дохлую курицу!
- Сам-то не умеешь, что ли? - пренебрежительно сказал Корнелий. И от души, без притворства, зевнул.
- Ты что, офонарел? Чтоб я грех на душу брал! Мое это дело, что ли? У, рыжая!.. И ведь, алкоголик проклятый, заранее расписался в протоколе, будто все сделано.
- Вы что-то все тут торопитесь. Ты индекс снял с учета, этот дурак расписался.
- И не говори! - вздохнул Альбин вполне самокритично.
Спать хотелось неудержимо. И надоело все до чертиков.
- Давай, я сам! - Корнелий опять широко зевнул. - Покажи только, куда и как.
- 'Как'! Ампулу-то, мерзавец, грохнул! Слышь, воняет!.. А ему, практиканту, лишь одну выдали, на раз. Это у штатных запас бывает, а не у салаг.
Альбин медленно распрямился и, поглядывая на шприц, старательно вытер пальцы грязным платком. Потом поднял практиканта, усадил на табурет, дал ему оплеуху и положил головой на столик.
- M-м... - сказал тот. - Не буду...
- Что ты не будешь, портянка? Зарезал без ножа... Видал гада? - Альбин опять с мольбой о сочувствии обратил взор к Корнелию.
- Видал... А мне-то что прикажешь делать? Имей в виду, вешаться я не буду. И в ваш электроящик прыгать живым тоже. - Мгновенный удар страха сорвал Корнелия с лежанки: мелькнула мысль, что Альбин вдруг нажмет кнопку, и под кушеткой разверзнется люк мгновенно действующего крематория.
Альбин не обратил на этот страх внимания. Сумрачно разъяснил:
- Теперь дело долгое. Если доложить все как есть - меня с работы коленом под зад и нащелкают на Машине столько шансиков, что вперед тебя отправлюсь в рай... Скажут: зачем индекс раньше срока снял, зачем практиканта брал на это дело? А если не докладывать, исполнителя не дадут, пока новый 'клиент' не появится. А когда это будет? Может, завтра, а может, через год.
Сонливости у Корнелия как не бывало. Зато от ярости зазвенело в голове. Корнелий вспомнил все отборные ругательства, уложил их в обойму и выпалил в белесую рожу старшего инспектора. А после этого залпа проорал:
- О своей шкуре заботишься! А мне так и гнить здесь? Делай свое дело, а издеваться не смей! Не имеете права!
Инспектор Альбин по-настоящему испугался:
- Ну, ты чего?.. Обожди орать-то. Тебе хуже, что ли? Куда торопишься? Живи.
- Это - жизнь?! - рявкнул Корнелий.
- А что... - Альбин виновато ухмыльнулся. - Ни забот, ни работ. Поят-кормят. Цвети, как георгин в палисаднике.
- Ты сейчас у меня расцветешь. - Корнелий прикинул, как удобнее вляпать по белесой морде.
- Ну-ну... - Альбин отступил. - Я при исполнении.
- Ага, я вижу. Исполняй дальше, а я, пожалуй, пойду домой, - вдруг устало решил Корнелий. - Я не виноват, что у вас тут шарашкина кухня.
- Иди-иди, - в тон ему
