Краснопольский Анатолий Борисович
Четыре тысячи историй
Анатолий Краснопольский
ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ ИСТОРИЙ
Повести Анатолия Краснопольсного 'Я прошу тебя возвратиться' и 'Четыре тысячи историй' посвящены военным медикам В них рассказывается о дерзновенном творческом поиске и подвиге солдат в белых халатах, их любви к людям, которым они своим каждодневным трудом возвращают здоровье, жизнь, счастье.
Вячеславу Павловичу Губенко
Время приближалось к обеду.
Полковник Костин подошел к стойке, за которой сидел дежурный по управлению госпиталя. Михаил Сте-дапович ждал свежую почту. Сегодня он читает лекцию для младшего медперсонала хирургического цикла, и последние новости, 'самые-самые', как он любит говорить, были бы ой как кстати.
Он взял газеты и среди писем заметил конверт, адресованный полковнику Максимову. Вместо обратного адреса только одна фамилия - Ясникова. 'Это пишет мать солдата', - мгновенно мелькнуло в голове. Постой, постой, как его звали? Валерий. Да, конечно, Валерий.
Но почему пишет мать? Почему не он сам? Что с парнем?
Замполит взял письмо, вошел к себе в кабинет и тут же позвонил своему другу, но никто не ответил. Тогда он набрал номер дежурной медсестры. На его вопросы она отвечала как-то уклончиво. Ему показалось, что от него чго-то скрывают. Тогда Костин направился в лабораторию, где работает жена полковника Максимова.
- Василий Петрович лечится, - сообщила супруга. - Он лежит в неврологическом отделении, радикулит скрутил. То ли эта весна сырая, то ли еще что...
А весна и в самом деле уже хозяйничала к госпитальном городке. Ветер раскачивал тополя и дубки. Блестевшее сквозь бегущие легкие облака солнце растопило снег, которого этой зимой было на редкость много.
Полковник Костин зашел в вестибюль неврологического отделения, поднялся на второй агаж. Постучал и комнату, которая именовалась отдельной палатой. Обхода не было. Он осторожно приоткрыл дверь.
- Можно?
И снова молчание. Михаил Степанович вошел в палату. На тумбочке заметил невыпитое лекарство. В пепельнице недокуренный 'Беломор'. На столе лежал только что вышедший журнал 'Иностранная литература', раскрытый на страницах, где напечатана пьеса Бернарда Шоу 'Дилемма доктора'. Это одна из первых вещей великого ирландца. Она о цинизме врачей, о крушении личности... Замполит отложил журнал, его взгляд остановился на пижаме, небрежно брошенной на спинку стула, как видно, в спешке. Куда же запропастился сам больной?
Костин осторожно вышел из палаты и пошел в травматологическое отделение. Вошел в кабинет начальника отделения, но и здесь Максимова не оказалось.
Михаил Степанович сел к столу, положил перед собой письмо, разглядел штемпель. Письмо отправлено из Гусь-Хрустального. Все правильно. Он вспомнил, что Валерий был оттуда. Так что же там, в конверте?
В кабинет вошел майор Коваленко. Тучный, степенный обычно человек, сегодня он нервно, на ходу докуривал папиросу. Коллеги и в этом подражают своему шефу: курят неизменно 'Беломор'.
- Где же ваш шеф? - спросил замполит.
Юрий мнется, уклончиво говорит о каких-то делах, а потом все-таки признается:
- Оперирует он.
- Как? Он же болен!
Майор посерьезнел, затушил папиросу в пепельнице и, уходя,сказал:
- Трудная у нас минута, и без шефа никак нельзя.
Майор сказал правду: трудную минуту шеф ни с кем не делит. А сам небось еле на погах стоит. Характерец!
Сквозь стекло, покрывающее письменный стол, на Костина смотрело улыбчивое лицо дочери Василия Петровича Марины, а рядом лежало письмо из Гусь-Хрустального. Что же в нем? Вдруг почта принесла драматическую развязку истории, которая стала тогда гордостью всего госпиталя? Он, замполит, должен знать об этом и в случае чего подготовить своего друга, который такие ситуации переживает как свои личные потери и невзгоды. Но вскрывать чужие письма Михаил Степанович не умел. Он встал, прошелся по ковровой дорожке.
Как это было? Как это было?
...Военная машина 'скорой помощи' прошла тоннель госпитальной арки и затормозила возле травматологического отделения. Люди, случайно оказавшиеся здесь, увидели на носилках, прикрытых одеялом, черное обугленное тело, перехваченное бинтами. Кто-то зачем-то поправил очки, кто-то спрятал в рукав сигарету. Больные, кто на костылях, кто с рукой, замурованной в гипс, посторонились у входа. Пострадавшего несли на второй этаж.
Конечно, начальник отделения был уже здесь, в госпитале.
- Ожог, - доложила ему дежурная медсестра.
Максимов знал по опыту многих лет, что это слово обычно произносят в сочетании с другими, выражающими степень термического поражения кожи. Но тут даже при первом беглом осмотре врачу становилось понятно:
надежды почти никакой.
- Рядовой Валерий Ясников, - только и добавила медсестра и вышла за дверь.
Максимов прошел к себе в кабинет. Впервые он вошел сюда давно, даже очень давно. Или это только кажется: тогда ему не было и сорока.
В тот день они познакомились. Новым коллегам, как водится у военных, Василий Петрович коротко рассказал о себе. Рано умер отец. Рос и воспитывался у бабушки. После окончания десятилетки, совпавшего с началом Великой Отечественной войны, по повестке военкомата был направлен в военно-медицинскую академию.
Закончил. И началась служба в гарнизонах - больших и малых. 'Вот и все, - сказал он, - остальное узнаем друг о друге в процессе работы'. Коллеги вышли.
'Несловоохотлив', - подумал тогда о нем замполит.
С минуту они оба молчали. Михаил Степанович подошел к окну. Оно выходило на главную аллею госпитальпого городка. От этой аллеи, как сосуды от артерии, разветвлялись узкие дорожки, идущие к другим отделениям, к центральной лаборатории, где в этот же день впервые приступила к работе и жена Максимова - Людмила Ивановна.
- Как устроились? - спросил Михаил Степанович.
- Устраиваюсь, - ответил Василий Петрович.
Михаил Степанович уселся в кресло, почему-то повел глазами по кабинету, от пола по стенам до потолка, словно прикидывал: а не пора ли ремонт делать? Потом спросил:
- Василий Петрович, скажите, сколько вы сделали операций?
Максимову этот вопрос не понравился. Разве в количестве дело? Кто начинает свое знакомство с сухой арифметики? Но Василий Петрович не показал своего недовольства и сдержанно ответил:
- Всех не считал.
- Ну а тех людей, которые не могли бы жить, если бы не ваша помощь? Замполит смотрел на врача своими черными глазами с такой теплотой, что они казались бархатными.
- Таких людей у меня было четыре тысячи.
- Четыре тысячи сложных операций. Четыре тысячи человеческих историй! Четыре тысячи жизней, спасенных одним человеком. Подумать только!
Василий Петрович слушал замполита и чувствовал, как учащается биение сердца, ощущал в себе какой-то прилив сил, словно речь шла вовсе не о нем, а о какомто другом человеке, о другом докторе.
Так они познакомились. И оба поняли: что-то большое и хорошее потянуло пх друг к другу. Они быстро сблизились и с той поры дружат, как говорят, домами, только вот последнее время видятся редко: все дела, дела.
Замполит встал из-за письменного стола, на котором осталось лежать загадочное письмо. Рука Михаила Степановича магнетически потянулась вновь к нему.
Ах, солдат Ясников! Как же это ты? Разве можно курить, когда обслуживаешь машину? Да еще в
