для этого на табуретку. Потом Инес вернулась в комнату, села, сняла очки и раздраженно посмотрела на меня.
— Почему ты считаешь, что у меня был выбор? Я чуть ли не с рождения лишилась возможности полноценного участия в жизни! Мои родители уехали миссионерствовать в Танзанию, и я воспитывалась у незамужней тетки, кстати, невероятно безалаберной и не умеющей поддерживать порядок! Только поступив в библиотечное училище, я испытала восхитительное чувство свободы. Наконец-то можно жить по своему разумению, привести все в систему. Естественно, какой-то выбор у меня был. Я могла бы, например, жить опосредованно, перенимая чужой опыт: поступить на курсы раскраски фарфора или ездить в групповые турпоездки. Но такие занятия меня никогда не привлекали! Потом я тридцать семь лет проработала в библиотеке, voilа tout! [23] И да будет тебе известно, мне вовсе не хочется заводить «друзей и близких». А ты понимаешь, что я имею в виду?
— Если ты меня прогонишь, Инес, я пойду домой и заведу досье на тебя! — сказала я.
Тут она даже улыбнулась.
И мы проговорили около часа. Инес сделала нам по чашке чая, хотя заварила мой «Дарджилинг» так, что он стал похож на какой-нибудь «Тетли» из пакетика.
— Мне нужен не совет, а твой проницательный взгляд, — объяснила я. — Однажды ты сказала, что Бенни либо совсем мне не подходит, либо наилучший для меня вариант. Почему?
Инес подошла к архивному шкафу и вынула папку с моим досье.
— Понимаешь… я видела вас вместе всего три раза. В последний раз — после Рождества, перед моим уходом с работы. На том, что он вариант неподходящий, можно не останавливаться, это ты наверняка знаешь и без меня. Взять хотя бы его одежду… ведь каждый человек, осознанно или неосознанно, выбирает свою внешность. Речь о другом. О чувствах, которые я заметила, причем у вас обоих. Твой муж производил впечатление милого человека, но его появление в библиотеке не заставляло тебя мгновенно бросать работу. Ты ничего не роняла и не делала вид, будто вы не знакомы, — даже на первых порах. Ты… скажем так… не была достаточно взволнована. А с этим парнем ты вела себя крайне нелюбезно, чуть ли не грубо. Он же взял протянутую тобой книгу так, как берут любимого щенка. Пожалуй, это все, что я могу сказать, поскольку весьма слабо разбираюсь в этих материях. Но… — едва ли не злорадно прибавила она, — я наблюдала такое и прежде, и не было случая, чтобы подобное увлечение длилось вечно.
— А как же насчет «единственно возможного»? — поддразнила я.
— Я сказала это, потому что ты была не похожа на себя. Раньше я тебя такой не видела. А теперь извини, мне пора вернуться к делам.
И все-таки Инес рассказала мне о своем последнем проекте. Она начала собирать рекламные брошюры, откликается на предложения о продаже товаров по сниженным ценам, участвует в конкурсах — и всю переписку складывает в архив.
— Только не люблю, когда меня называют «Уважаемая И. Мария Лундмарк»! — строго изрекла она.
Инес знает, кто она такая, и заставит называть ее правильно. Во всем нужен порядок!
48
Ну почему, пропади все пропадом, у нас с Креветкой ничего не ладится? — думал я после трехчасового разговора по телефону, из-за которого не успел вовремя проверить течку. Казалось бы, чего проще? Двое людей примерно одного зрелого возраста, оба с работой, собственный дом недалеко от города. Можно было бы жить вместе, ездить на работу отсюда… благоустроить усадьбу, завести детей. Спать каждую ночь в одной постели, видеться больше трех часов в неделю.
Я настолько живо вообразил себе эту картинку, что с легкостью преодолел все препятствия, о которые мы пока что расшибали себе лоб. Просто-напросто зашел к делу со своего конца и принялся мысленно все перестраивать.
Дом на Рябиновой усадьбе большой. Просторная кухня, светелка, зала и прихожая. На втором этаже две спальни и холодный чердак, который тоже можно приспособить под жилое помещение. Из светелки запросто выйдет кабинет для Дезире… Комната все равно стоит пустая, там только материн ткацкий станок, я туда не заходил, наверное, с год. Одна спальня будет наша, вторую — где жила мать — можно оборудовать под детскую… Идиотские книжные полки тоже найдем куда распихать.
Потом я начал считать, хватит ли у нас средств на вторую машину. Если Дезире продаст квартиру и не надо будет каждый месяц платить за ее содержание… правда, работать по полной программе времени у нее не будет, а когда появится первый ребенок, придется и вовсе уйти на несколько лет в отпуск… ну, если будет очень артачиться, возьмет полставки. Детского садика в деревне нет… может, я уговорю Вайолет брать ребенка на день к себе, получатся домашние ясли…
Так я кумекал и прикидывал, и это, надо сказать, здорово скрасило мою жизнь в последний месяц перед чудовищным напрягом весенне-летней страды. Я настолько увлекся планами, что забыл про Креветку. Потом все-таки уговорил ее приехать ко мне на автобусе — она готовилась к театральному фестивалю для детей и с трудом согласилась. Я усадил ее в шезлонг, принес документы, наброски и расчеты — и приступил к объяснениям.
Вопросов она не задавала, вообще молчала. Только когда я дошел до ее работы на полставки, обзаведения детьми и Вайолет как их воспитательницы, раздался приглушенный стон. По окончании моей речи некоторое время стояла гробовая тишина.
Потом заговорила Дезире.
Она напомнила мне об одной моей суке, которая, если ее запереть в помещении, кидается на стены и хочет только вырваться оттуда.
Я приложил немало усилий, чтобы забыть все сказанное в тот раз Дезире. Суть ее ответа сводилась к следующему: она не может и помыслить («это просто уму непостижимо»), что отныне ей придется летом бегать по полям с едой и кофейным термосом для меня, а потом одной возить будущих детей в пансионат. Она любит свою работу и не без труда добилась там некоторых успехов, а как руководить детским отделом на полставки, она себе не представляет, не говоря уже о том, что половины жалованья библиотекаря будет хватать разве что на бензин и ей придется спрашивать у меня разрешения сходить подстричься. И она скорее сделает аборт, чем допустит Вайолет к воспитанию своих детей.
Когда Креветка договорилась до этого, я поставил на наших отношениях жирный крест.
А она продолжала зудеть о том, что у нас все хорошо и не нужно гнать лошадей. И у меня не было сил возражать ей.
Потом она заявила, что отцу тоже надо брать отпуск по уходу за ребенком и что она хотела бы летом путешествовать. Я даже не спросил ее, слышала ли она когда-нибудь про фермера, который берет такой отпуск или бывает летом свободен для путешествий. Только кивал головой… вроде китайского болванчика.
На другой день Креветка позвонила сказать, что была чересчур резка, и объяснила это предменструальным синдромом. В общем, она приедет в субботу и привезет чего-нибудь вкусненького на ужин.
Подобных предложений от нее еще не поступало. Бедная Креветка, она даже не поняла, что все кончено. Просто я закаляю себя, чтобы сказать ей об этом.
49
У военных есть термин: «Положение наизготове». Это значит, нужно быть готовым выстрелить, пока противник не обошел тебя с тыла.
Мы с Бенни уже несколько недель находимся в таком положении. Остается лишь обнаружить противника.
Между нами случилось нечто, что я воспринимаю как начало конца. Когда именно?
Не будет преувеличением сказать: в нашу первую встречу.
Скорее, однако, слом наступил в тот вечер, когда Бенни выложил свои планы перестройки дома и
