не одолевают комары и прочая кровососущая дрянь? Так думал Алексей, тщетно пытаясь разогнать рукой тучи вьющихся над ним комаров. А они с каждой минутой, проведенной сыщиками вблизи озера, становились все агрессивнее. Берега покрывали густые заросли камыша и рогоза, а само озеро было изрядно загажено любителями пикников. Вблизи него давно уже никто не отдыхал, о чем свидетельствовали жалкие руины: остатки купальни и лодочной станции, поэтому комаров можно было легко понять – давненько они не ужинали с таким аппетитом.
Измученный битвой с комарами, Алексей вздохнул с облегчением, когда раздался долгожданный цокот копыт и среди деревьев показалась легкая коляска, на которой Карп Лукич Полиндеев пожаловал на встречу с «экспроприатором».
Он оставил экипаж возле развалин купальни и направился в сторону пня. Остановившись рядом с ним, купец нервно огляделся по сторонам и, сняв котелок, обтер лысину и лицо большим носовым платком. Затем стал прохаживаться взад-вперед по поляне, покручивая в руках трость и то и дело оглядываясь на темнеющую вдали чащу соснового бора.
Лицо его перекосилось от страха еще с того момента, когда он сделал первый шаг из коляски на траву. Алексею казалось, что он слышит, как зубы спиртозаводчика выбивают чуть ли не барабанную дробь. Руки Полиндеева заметно тряслись, да и по поляне он ходил, словно изрядно выпивший человек: покачиваясь и спотыкаясь о невидимые в траве камни.
Наконец Карп Лукич вынул из жилетного карманчика часы, посмотрел на циферблат и щелкнул крышкой. Иван в тот же миг приложил ладонь к губам и очень похоже закрякал уткой. Купец оживился, лицо его вмиг повеселело. И он довольно бодрым и стремительным шагом направился к одному из деревьев и остановился в его тени. То есть старательно исполнил все, что от него требовалось после получения сигнала от сыщиков. Обретя доказательство близкого присутствия полицейских, Полиндеев, несомненно, воспрянул духом и принялся расхаживать под деревом, насвистывая мотивчик из модного в прошлый театральный сезон водевиля. Котелок он сдвинул на затылок, руки с зажатой в них тростью заложил за спину. Сгорбленная было спина выпрямилась, приличных размеров живот воинственно выпирал вперед.
Время тянулось, прошло не менее получаса, но жулик не появлялся. Иван и Алексей уже начали многозначительно переглядываться и делать понятные только им знаки: кажется, злоумышленник сегодня не покажется, видимо, почуял что-то неладное или, того хуже, обнаружил засаду. Спиртозаводчик тоже мало-помалу утратил свой самоуверенный вид и стал все сильнее нервничать, впрочем, своего поста не покидал, а Иван все оттягивал и оттягивал тот миг, когда должен был подать сигнал о возвращении Полиндеева к коляске.
И тут совершенно неожиданно из кустов вынырнула щуплая фигурка. Это был мальчишка по виду лет четырнадцати-пятнадцати. Голову его прикрывала широкополая, смахивающая на дамскую шляпа, лицо пряталось за черной маской, а сам он кутался в какую-то длинную и изрядно выцветшую хламиду.
Он быстрым шагом пересек поляну, подошел вплотную к застывшему как мраморное изваяние купцу и рявкнул деланым баском:
– Конверт!
Трясущейся от страха рукой Полиндеев полез за пазуху, достал пакет, передал его злоумышленнику и в полуобморочном состоянии прислонился к дереву. «Ворон» принялся запихивать конверт с «деньгами» куда-то под свое исключительно нелепое одеяние. И в этот момент чуть ли не на голову ему свалился один из сидящих в засаде полицейских. Вымогатель упал, шляпа покатилась по траве, а сам он заорал дурным и плаксивым голосом: «Мама!» – когда все три дюжих агента навалились на него и прижали к земле.
Алексей и Иван подбежали и растолкали полицейских, толпившихся и радостно галдевших вокруг захваченного жулика, и увидели сидевшего на земле мальчишку в гимназической тужурке, худенького, остроносого, похожего больше на растрепанного воробья, чем на ворона. Размазывая слезы по лицу, он рыдал навзрыд и уговаривал полицейских не сообщать маменьке о его недостойном поведении.
Спиртозаводчик наконец опомнился от пережитого волнения и, прижимая ладонь к груди, пристроился рядом с Вавиловым. Прищурившись, он всмотрелся в мальчишку и потрясенно вскрикнул:
– Ну, язви его в душу мать! Это же Ярослав, наш сосед. Его мать Клавдия Макаровна Казаркина содержит мясную лавку и поставляет нам к столу свинину и баранину.
Неожиданно резво он подскочил к юному злоумышленнику и ухватил его за ухо.
– Ах ты, аспид! Сатанинское отродье! Это кто же тебя надоумил? Кто вразумил на подобное свинство? Уж не мы ли тебя чаем потчевали, вареньем угощали?
Алексей не совсем вежливо подхватил купца за локти и оттащил его от рыдающего в три ручья мальчишки.
– Успокойтесь, Карп Лукич! Мы сейчас им займемся, а вам не следует к нему прикасаться, в суде могут посчитать ваши действия за самосуд.
– Да я ему... Да я... Я ему голову оторву! – продолжал кипятиться купец, обретший смелость после благополучного завершения дела. Ему явно было стыдно за проявленную трусость и за то, что его провел зеленый еще мальчишка, его, Карпа Лукича Полиндеева, который мог провести и обмануть кого угодно. И вдруг неожиданно сам попался на удочку – и кому, спрашивается, жалкому школяру, у которого еще усы не растут!
– Так вам знаком этот юный господин, Карп Лукич? – Иван поднял мальчишку за шиворот и поставил на ноги, затем залез ему за пазуху, вытащил смятый пакет и показал купцу: – И этот конверт тоже узнаете?
– Узнаю, – ответил тот угрюмо и отвел взгляд. – Только, если можно... – Он махнул рукой. – Не надо его забирать в полицию. Я хорошо знаю его матушку, весьма достойная женщина. Одна сына воспитывает, может, где и недоглядела. Я с ней сам поговорю, она его выдерет как сидорову козу.
– Не надо матушке сообщать, – вновь заревел бывший Черный Ворон. – У нее сердце больное!
– Ах ты, мерзавец! – рассердился Иван и весьма ощутимо встряхнул мальчишку за плечо. – Ты когда это письмо поганое сочинял, об ее сердце подумал? Или тебя кто постарше надоумил подобным промыслом заняться?
– Нет, никто меня не надоумил. – Гимназист перестал плакать и преданно посмотрел в глаза Вавилову. – Простите, дяденька, больше в жизнь такими делами не займусь, вот вам крест! – И перекрестился.
– Ишь ты, еще божится, паскудник! – недовольно проворчал Полиндеев. – А матушке, матушке сраму сколько! Я б на ее месте немедленно разложил бы тебя на лавке да всыпал бы полсотни горяченьких, чтобы неповадно было честных людей запугивать.
– Скажи-ка, Ярослав, – обратился к гимназисту Алексей, – куда ты хотел тысячу рублей потратить? Ведь это великие для тебя деньги! В карты, вернее всего, ты не играешь, по ресторанам не слоняешься, в гимназии с этим строго, по себе знаю, зачем тогда тебе деньги понадобились?
– В Америку хотели уехать, в северные штаты, за свободу негров сражаться. Надька сказала... – Внезапно он поперхнулся и с неприкрытым ужасом уставился на Полиндеева.
Тот снял котелок, вытер вспотевший лоб платком и двинулся на трясущегося от страха гимназиста, пока не припер его животом к дереву.
– Надька сказала? – выкрикнул он яростно. – Чего она тебе сказала? Родного папашу обчистить велела? Говори, ты за этим в наш дом приходил, мерзавец?
– Нет, нет, что вы! Богом клянусь! – Гимназист пытался прикрыться от купца ладонями, а когда тот замахнулся на него тростью, присел и заверещал пронзительно, словно раненый заяц.
Алексею снова пришлось оттаскивать Полиндеева от паренька. Вавилов подхватил Карпа Лукича под локоть и повел его к коляске, уговаривая успокоиться и предоставить полиции заниматься юным вымогателем.
Алексей же продолжал допрашивать Ярослава.
– Рассказывай все как на духу, – предложил он вконец испуганному мальчишке. – Будешь запираться, получишь себе на шею новые неприятности. Уверяю тебя, чистосердечное признание – первейшее средство смягчить наказание.
– Я все скажу. – Гимназист шмыгнул носом и вытер его обшлагом рукава форменной тужурки. – Ничего скрывать не буду, только Надьку не трогайте. – И он испуганно покосился в сторону коляски. Полиндеев уже взгромоздился на ее сиденье и с самым угрюмым видом наблюдал за происходящим на лужайке. Задействованные в захвате агенты устроились кружком на траве и курили, что-то весело обсуждая. –
