исчезают комары, мухи не снуют, где им вздумается, а вяло ползают по потолку и норовят свалиться в тот же квас или в окрошку...
И только в сыскной полиции жизнь бурлила, кипела, а на ежедневных совещаниях у Тартищева, которые проводились теперь утром и вечером, даже плевалась кипятком в нерадивых или нерасторопных агентов. Весь личный состав уголовного сыска, начиная с его начальника и заканчивая конюхом-возчиком и денщиком Федора Михалыча Никитой, перешел на казарменное положение и работал в авральном режиме. Младшие агенты носились по городу, выполняя задания старших, а те сидели в засадах, устраивали внеплановые облавы, утюжили притоны, кабаки, катраны, бильярдные... Коридоры управления то и дело наводняли мрачные личности, которых быстро распределяли, кого в стол регистрации к Колупаеву, кого в холодную, кого на допрос, а некоторых тотчас выгоняли в шею. Но последние случаи бывали крайне редки. Задержанные бродяги и жулики плакатами[9] себя не обременяли. Но стоило коридорам опустеть, как их тотчас заполняли новые жулики, бродяги, проститутки, мошенники и прочие отщепенцы...
За два дня, что прошли с момента убийства прорицательницы, сыщики просеяли, прочесали, процедили сквозь пальцы весь город, попутно раскрыли дюжину «темных» преступлений, поймали с десяток беглых и пяток находящихся в розыске жуликов, прихлопнули три катрана и прикрыли два борделя, девки которых не имели санитарных билетов, выявили два новых притона на Разгуляе и один на Хлудовских выселках и даже затеяли, правда, без последствий, перестрелку с подвыпившим сапожником Агафоновым. Он принял агентов Черненко и Гвоздева за бузотеров, которые держали в страхе весь околоток и давно грозились сжечь его будку. Сапожнику надавали по мордасам, его бердану изъяли, а дебоширов арестовали и посадили в холодную.
Поэтому, когда на очередном совещании у Хворостьянова Бронислав Карлович Ольховский пожаловался на несусветную жару, Тартищев уставился на него с крайним изумлением. Красные и потные физиономии своих агентов он относил на счет чрезмерного усердия, потому что сам потерял счет дням и ночам, работал как вол, но и других заставлял трудиться не меньше.
Алексею поначалу страсть как не хотелось ехать в Каинск. Он знал, что работу в городе за него никто не выполнит. Но после, прикинув в уме все прелести путешествия по тайге и то, что город стоял на берегу обширного, но мелкого озера с песчаными пляжами, решил, что вполне успеет пару раз искупаться. В реке, которая разделяла Североеланск на две части, западную и восточную, вода до сих пор оставалась холодной и грязной. Уровень ее из-за последних проливных дождей изрядно повысился, в горах интенсивно таяли снега, и мутные желтые воды, которые неслись вдоль берегов с крейсерской скоростью, желания искупаться не вызывали. А так хотелось понежиться на теплом песке, а после щучкой скользнуть в воду. Давно уже не испытывал Алексей подобного блаженства, наверняка с тех давних пор, когда еще мальчиком в последний раз гостил у дедушки на Егорлыке...
Впервые за время службы в сыскной полиции Алексей позволил себе небольшое послабление и даже порадовался в душе, что Иван очень скоро и умело переложил на него часть своих обязанностей. Конечно, окажись девка красивой или хотя бы смазливой, Вавилов не преминул бы навестить ее лично. Тартищев нисколько не преувеличивал его способности по обхаживанию подобных девиц и не слишком привередливых барышень. Но Капитолина, видно, и впрямь была неприятной особой, если Иван столь легко променял необременительную поездку в Каинск на духоту Североеланска и опасную близость к начальству.
– ...А здесь, ваша милость, Ваньку Каина дожидалась резвая тройка, что по приказу барышни, значитца, приготовили, – вторгся в его сознание голос извозчика, и Алексей увидел высокий холм с лысой верхушкой. Именно туда указывал кнутовищем приподнявшийся с облучка возница. Заметив, что седок с интересом рассматривает местную достопримечательность, он еще больше воодушевился. – Только папаша Лизаветы, барышни этой, значитца, плац-майор, чи Заманский, чи Знаменский, не помню точно, про побег прознал и велел на всех дорогах заставы выставить. А Ванька-то вышел на вершину горушки, оглядел из-под руки ближние леса да елани, обнял Лизавету за белы плечи, поцеловал в сахарны уста и спрошает строго, но ласково... Она, вишь, тоже люба ему стала. – Извозчик повернулся к Алексею и хитро прищурился. – Ваньку хоть и Каином прозвали, но он завсегда говорил: «Меж воров все по чести должно быть. Вор вора не обманет». И здесь тоже по правде решил поступить. Одним словом, спрашивает Каин Лизавету: «Люб ли я тебе, девица?» Она, значитца, в слезы. Прижала руки к груди и печально так отвечает: «Если б не люб был, то раззе пошла бы я супротив батюшкиной воли? Раззе не я устроила тебе побег, милый мой друг? Так о чем спрашивать? Бери меня! Я вся твоя!» – Извозчик вновь опустился на облучок и прикрикнул на замедливших шаг лошадей.
– И что же, поймали их? – с интересом спросил Алексей, не отрывая взгляда от холма. Все его подножие затянули густые пихтачи и ельники, а на вершине лес рос как-то странно: Алексей это понял, когда дорога обогнула холм и он открылся взгляду с другой стороны, которая тоже заросла лесом. – Слушай, – он с изумлением посмотрел на извозчика. – Удивительный какой-то холм? Словно обрит наполовину, как голова у каторжника? Что случилось? Пожар?
– Да кабы пожар! – степенно заметил извозчик и с явным укором в голосе добавил: – Вы ж, ваша милость, не дослушали еще, а уже вопросы задаете. – И продолжал как ни в чем не бывало: – Как услышал Ванька Каин ответ Лизаветы, снова обнял ее на радостях, а потом ударился о землю и враз в кречета превратился, а Лизавета следом за ним тем же макаром в соколиху. Поднялись они на крыло, и только их и видели. А папаша ейный шибко разозлился и лес на горушке велел в отместку наполовину вырубить. Это вы точно заметили, теперь она и впрямь, как лоб у варнака. Ее с тех пор так и прозвали – Бритый Лоб. А чуть дальше за горушкой урочище, целый посад из каменных истуканов. Я туда немало народа перевозил. И молодых господ, и их барышень. Баловство себе придумали по камням карабкаться...
– Погоди, ты так и не сказал, поймали Ваньку Каина и его барышню? – прервал его Алексей.
– Нет, не споймали, – вздохнул извозчик. – До самой зимы, пока снега не легли, заставы да кордоны по всем дорогам и тропкам стояли. Конные казаки по горам да тайгам рыскали. Местным князькам объявили: если живого Ваньку доставят, получат от казны сто баранов в награду. Мертвую голову принесут – пятьдесят рублей премии да по два фунта табаку, чаю и сахару. Только не нашлось того иуды, чтобы продал атамана. Говорят, из Сибири он подался сначала в Персию, а потом на Яик.[10] Слышали про Емельку Пугачева? Сказывают, обличьем он был один в один с нашим Ванькой Каином...
– Да нет, – засмеялся Алексей. – Емельян Пугачев совсем другой человек. Я слышал, он вроде как из казаков... Земляк Степана Разина...
– А вы будто там бывали? – обиделся извозчик. – Ванька Каин тоже небось из казаков. Только в Москву его привезли, а он из атаманской сотни сбег, в Москве под мостом жил, а после покаялся, в полицию пришел и стал им помогать жуликов ловить, своих бывших приятелей значитца. Но вроде как проштрафился, ему батогов отвесили и к нам в Сибирь отправили...
Конечно, версия возницы о том, как самый известный в истории российского преступного мира жулик попал в здешние места, очень сильно отличалась от принятой, но Алексей не стал спорить и отстаивать историческую правду. Извозчик его все равно не поймет и примет всего лишь за вздорного служаку. По ряду причин Поляков решил не афишировать пока свою службу в полиции.
Извозчик, верно, обидевшись, замолчал. Алексей, казалось, только на мгновение закрыл глаза, а колеса экипажа уже загремели, копыта лошадей звонко зацокали по единственной уложенной булыжником каинской мостовой. Извозчик обернулся и, заметив, что пассажир открыл глаза, весело возвестил.
– Все, приехали! Каинск! – И уточнил: – Вас до тюрьмы везти?
– С чего ты взял? – поразился Алексей.
– Так здесь одна дорога, до тюрьмы, а за ней ужо в город поворачиваем... – ответил извозчик и уточнил: – Можно мимо озера, но там колея – не приведи господь, по самые ступицы завязнем...
– Ну что ж, вези тогда до тюрьмы, – улыбнулся Алексей.
– И то дело, – оживился извозчик, – я вам каземат покажу, где Ванька сидел. Там его дочка плац- майора, говорят, и углядела...
Глава 13
Покосившийся домишко с просевшей, седовато-зеленой ото мхов и лишайников крышей притулился у самого леса. Ворота висели на одной петле, двор густо зарос травой, палисадник затянуло крапивой, а одно из двух окон закрывали щелястые, испокон веку не крашенные ставни. Поначалу Алексей
