– В нашем деле тоже так, без совета никак, – сказал Тартищев и обвел задумчивым взглядом коридор. – Где швейцарская? На первом этаже?
– Ну-у, – опять загнусавил портняжка, – где ж ей быть?
А Зинка поправила полушалок, и ее рябая физиономия неожиданно расплылась в кокетливой улыбке.
– Коли желаете, могу проводить!
– Спасибо, не заблужусь, – вежливо ответил Тартищев и направился по коридору к лестнице.
Зинка смотрела ему вслед, а муж, ткнув ее кулаком в бок, прошипел сердито:
– Чё глазенапы вытаращила! – И захлопнул дверь.
Тартищев спустился на первый этаж и проделал обратный путь по коридору, провонявшему запахами вареной капусты, горелого масла, детских пеленок и кошачьей мочи. Швейцарская находилась в самом его конце. Дверь в нее была плотно прикрыта. Слышались шаги и бормотание, отдаленно похожее на пение.
Тартищев достал брегет. Прошло уже полчаса, как уехал Желтовский со своей невестой. Значит, ждать появления агентов следует самое меньшее через час, и то если их сразу найдут.
Он постучал в дверь. Бормотание смолкло, и раздались тяжелые шаги. Дверь, как и в случае с рябой Зинкой, приоткрылась едва ли на четверть, но Тартищев довольно бесцеремонно проник в нее сначала плечом, а потом и вовсе оттеснил в сторону долговязого детину в поношенной швейцарской ливрее.
– Чего на... – попытался сказать детина и проглотил окончание слова, разглядев, кто перед ним. – Проходите, ваше высокоблагородие! – Он склонился в учтивом поклоне и вытянул руку в направлении спальни-гостиной-столовой, точной копии той, в которой проживала Наташа.
Тартищев прошел и, бросив быстрый взгляд по сторонам, присел на заскрипевший под ним стул.
Швейцар продолжал стоять перед ним. Взгляд у него был чистым и наивным, как у шулера или скупщика краденого барахла. И он мог обмануть кого угодно, но не Тартищева, который знал не только о тайных пристрастиях, но в равной степени обо всех перипетиях бурной жизни известного в недавнем прошлом сводника и мошенника Аристарха Фокина по кличке Фока.
– Вот ты где устроился? – Федор Михайлович обвел взглядом комнатенку. – Совсем недурно!
Фока натянуто улыбнулся:
– Не жалуемся!
– И давно ты здесь? – Федор Михайлович откинулся на спинку стула, вытянул ноги и, оттеснив тем самым швейцара в закуток между дверью и кроватью, отрезал ему пути к отступлению.
– С лета, – ответил уклончиво Фока и отвел взгляд в сторону. – У меня все чисто, Федор Михайлович! Как на кресте...
Он поднес щепоть ко лбу, собираясь перекреститься. Тартищев хмыкнул и осуждающе посмотрел на Фоку.
– Только не ври! Вещички небось портной со второго этажа перешивает? Или как? – Он склонил голову и вперил тяжелый взгляд в нервно сглотнувшего Фоку. – Тот самый, который к тебе за кипятком бегает. – И повторил уже насмешливо: – Не ври, Фока! У тебя ж на морде написано, что за прежнее ремесло взялся.
Фока скривился, но промолчал.
Тартищев расстегнул шинель и несколько подтянул ноги, давая свободу маневра взмокшему явно не от жары швейцару.
– Ладно, присаживайся куда-нибудь, – сказал он снисходительно и хитро прищурился. – Разговор есть на червонец или чуток больше. Все зависит от твоей сообразительности, Фока.
Не спуская глаз с Тартищева, швейцар опустился на кровать. И, расставив острые колени, уронил между ними правую руку, а левой оперся о спинку кровати.
– Нужен мне ваш червонец, – произнес он, по-прежнему избегая смотреть Тартищеву в глаза.
– Дело хозяйское, – не повел бровью Федор Михайлович, – в моем кармане целее будет.
– Здесь место солидное, – продолжал Фока. – Живем тихо, никого не забижаем.
– Это точно, – обрадовался Тартищев, – тихое. Как в том омуте, где черти водятся. Я давеча по коридору прошел и сам удивился. Тишина вокруг, покой. Точно на кладбище. Слышно даже, как голубки на крыше воркуют.
– Вы что-то про червонец говорили? – Фока покорно вздохнул.
– Когда? – удивился Тартищев.
– Да только что, – печально посмотрел на него Фока.
– Разве? – еще больше удивился Тартищев, но вытащил из кармана три рубля и бросил их на колени швейцару. – Я два раза не предлагаю. Теперь твоему рассказу красная цена трешник, и то потому, что у меня хорошее настроение.
– А че рассказывать? – посмотрел на него с недоумением швейцар, но кредитка мигом исчезла у него в кармане.
– Обо всем по порядку. – Тартищев взял со стола стакан, посмотрел его на свет, подышал в него и протер носовым платком. Затем потянулся за графином и, плеснув в стакан воды, медленно ее выпил.
Швейцар мрачно смотрел на него.
– Что я такого сделал? Пива купил, думал, выпью просто за то, что день хороший! Нет, надо было вам нарисоваться.
– Служба такая, сударь мой, – произнес добродушно Тартищев. – Мы ведь как тот чирьяк на заднице. Всегда не ко времени выскакиваем и там, где нас вовсе не ждут. – И уже строго приказал: – Рассказывай, сколько тебе газетчик платит, чтобы за невестой его приглядывал?
– Когда как, – опять уклонился от ответа Фока, – не обижает.
– Вот видишь, не обижает, – сказал назидательно Тартищев и погрозил швейцару пальцем. – Так почему ж ты, песья морда, подводишь его? Пиво пьешь и песни бормочешь, а в это время барышню чуть жизни не лишили! Или, скажешь, не знаешь про это?
Фока вскочил на ноги. Лицо его побледнело, а маленькие глазки под редкими бровями испуганно забегали.
– Кому нужно ее убивать? Среди бела дня?
– Ты у меня спрашиваешь? – поинтересовался Тартищев и с силой опустил стакан на стол. – Нет, это я у тебя должен спросить, почему швейцар допускает, чтобы в дом беспрепятственно проникали всякие темные личности? Он, видите ли, пиво пьет, а в этот момент девчонку гирькой по голове чуть не ухайдакали. Ты, вражье семя, даже нас с Желтовским не заметил, когда мы вошли!
– Меня Кешка про вас предупредил, – Фока опустил голову.
– И того лучше! Ты – швейцар, а не поинтересовался даже, по какой такой надобности сам начальник сыскной полиции в твоем вертепе появился. Ты ж поперед меня должен бежать и пылинки разгонять. Вместо этого я вынужден лично обходить номера и искать свидетелей преступления. Говори, кто тебе пиво поставил, чтобы ты под ногами не шмыгал?
– Да мужик этот, – Фока растерянно посмотрел на Тартищева и потер ладонью обширную плешь на голове. – Пришел, говорит: хочешь пива? Кто ж не хочет? Он достал три бутылки из саквояжа и говорит: вернусь – еще три получишь. Вот и все.
– Он сказал, откуда вернется?
– Нет, просто сказал, что к певичке идет. А про Наташку и речи не было.
– К какой певичке?
– Да у нас одна всего! Люська! Я и подумал, что к ней. – И повторил опять: – Про Наташку и речи не было.
– Как он был одет?
– Обыкновенно! Пальто короткое, котелок. В руках саквояж такой, знаете, с которым доктора ходят, и все.
– А дворник? Твой приятель Кешка говорит, что к ним дворник заглядывал. Выходит, ты дворника тоже не заметил.
– Дворника? – поразился Фока. – Нет, дворника не было. Этот господин минут за двадцать до вас пришел, затем вы с господином Желтовским появились, потом опять господин Желтовский с невестой
