Доррин отмалчивается, вежливо улыбаясь.
– Ты малый тощий, а стало быть, прожорливый. Всех молодых парней надобно кормить на убой, ровно свиней, – мастер обходит Доррина вокруг, внимательно его разглядывая. – И с чего ты вообще решил, будто можешь работать в кузне?
– Я уже работал. Был подмастерьем.
– Так почему там и не остался?
– Я... с Отшельничьего.
– А, из этих... И за что же они тебя поперли?
– Я хотел делать игрушки, маленькие машины. Ну а они там не видят в этом никакого проку.
– Хм... я, признаться, тоже.
– Но я могу делать все, что требуется.
– Рассчитываешь поработать у меня годик-другой, а, малый?
– Нет, почтеннейший. Я не рассчитываю занять это место надолго.
– Ха! Оно для тебя недостаточно хорошее?
Доррин прикусывает язык.
– Если я стану хорошим кузнецом, то мне придется уйти раньше, чем ты будешь готов от меня отказаться. Ну а не стану – так ты сам меня выставишь.
– Ну, парень, на язык ты, я вижу, востер. А что знаешь о нашем ремесле?
– Немного... Во всяком случае, недостаточно.
– Умеешь орудовать вон теми большими мехами? Гвозди ковать можешь? Хороший подмастерье способен выковать за утро не одну сотню. Пазы сращивать умеешь? Так, чтобы схватило намертво? Чушки у тебя ровные, не колются?
– Обычно нет, – Доррин ухитряется-таки вставить слово в эту тираду. Спиной он чувствует, что в кузнице появился кто-то еще, однако не оборачивается.
– Работа у нас трудная. Будешь меня слушаться? Делать что я скажу, и чтобы без дерзостей?
– А вопросы задавать можно?
Кузнец хмурится.
– Если ты прогонишь этого парня, Яррл, то будешь распоследним Белым болваном, – звучит позади твердый голос.
– Это наши, кузнечные дела, Рейса, – говорит Яррл, оборачиваясь на вошедшую женщину. Доррин отмечает ее седые волосы, широкие плечи и культю – правая рука ниже локтя у нее отсутствует. Кузнец тем временем вновь переводит взгляд на Доррина и пожимает плечами:
– Плачу я немного. Еда, койка в угловой каморке при кузнице и медяк за восьмидневку, пока не научишься толком работать самостоятельно. Но коли спустя первую восьмидневку ты не сможешь как следует орудовать молотом и ковать хорошие гвозди, можешь проваливать. Неумехи и бездельники мне не нужны.
– Справедливо. А найдется в конюшне свободное стойло, которое я мог бы почистить и занять?
– Стойло? – Яррл в недоумении. – Ты что, хочешь спать в стойле?
– Не я, почтеннейший. У меня есть лошадка.
– А чем ты собираешься ее кормить? Я на нее тратиться не собираюсь.
– Это само собой. Но ежели от меня будет толк, то я заработаю и на прокорм лошадке, а нет – так ты все одно меня выставишь. Ну а на первое время осталась у меня еще пара монет.
– Ну... я не знаю.
– Яррл... – Женский голос тих, но настойчив.
– Ладно. Но конюшню чистить и все такое будешь в свободное время. А сейчас отведи лошадь и возвращайся сюда. Хочу не откладывая посмотреть, способен ли ты отработать хотя бы харч.
– Да, почтеннейший.
– Этот по крайней мере не грубиян, – ворчит кузнец, отворачиваясь и берясь за молот.
Рейса, слегка покачав головой, улыбается Доррину и обращается к мужу:
– Я провожу его на конюшню.
Следом за однорукой женщиной юноша направляется к сараю и трем стойлам. В первом мул, второе и третье свободны.
– У Петры есть гнедая и повозка, но они сейчас на рынке.
– Петра – это твоя дочка?
– Да, и славная дочка, – в голосе Рейсы почему-то слышится нотка раздражения.
– Значит, тебе повезло, – улыбается Доррин.
– А ты что, вправду подмастерье кузнеца?
