сидели рука в руке с глазами, полными слез.
Джастин понурился, в уголках его глаз стояли слезы. Золотистые ноты песни были напоены светлой, но безысходной печалью.
– Возможно, я исполнил ее не совсем правильно, но все это было так давно, – грустно произнес певец.
Дайала тихонько прокашлялась.
– Но ты немного напоминаешь мне ее, юная красавица... Совсем немного. Как тебя зовут?
– Дайала.
– Прелестное имя.
Певец перевел взгляд зеленых глаз на Джастина, и голос его зазвучал холоднее:
– Помни все, что услышал здесь, когда будешь покидать Наклос. Уходить тяжело, но оставаться – еще тяжелее. Мне это ведомо. Я испытал и то и другое.
– Кто ты? Я чувствую, что должен это узнать, – промолвил Джастин, растерянно поводя плечами. – У меня такое впечатление, будто я стою у обрыва и мне не за что ухватиться.
– Имена бренны и не имеют особого значения, особенно по прошествии столь долгого времени. Некогда меня звали Верлинном, и у меня были дети, – отозвался музыкант, поднимая гитару. – Покидать их было трудно. Все решили, что я погиб в странствиях. Так было лучше. По крайней мере, для них.
Дайала кивнула.
– А эту песню ты помнишь? – спросил Верлинн, и длинные пальцы нежно пробежали по струнам.
Песня отзвучала, и сребровласый певец ушел, а юные влюбленные еще долго сидели на скамье плечо к плечу, рука к руке, душа к душе.
83
Положив на обеденный стол кованый цветок, Джастин повернул его так, чтобы свет из окна падал на него до самого заката.
Затем выложил и другие изделия: двое щипцов для колки орехов, огнива, чеканные треножники и два дорожных фонаря, в которые можно было вставлять как лампы, так и свечи.
Даже с помощью Юала, даже работая со сравнительно мягким болотным железом, инженер потратил на изготовление этих вещиц большую часть весны и начало лета. Правда, кроме них он еще смастерил весьма заинтересовавшую Юала маленькую водяную турбину.
Бросив взгляд в сторону сада, где Дайала расхаживала среди своих растений – не то кустов, не то деревьев, он потер подбородок. Для Дайалы это, похоже, не имело значения, но он гораздо лучше чувствовал себя выбритым. А поскольку бритва собственного изготовления нещадно царапала кожу, она подарила ему флакончик какого-то маслянистого снадобья, заживляющего порезы.
Промерив шагами комнату, Джастин оглянулся на свою кованую трилию, тонкие блестящие лепестки которой ловили солнечный свет. Солнце уже начало опускаться за невидимый горизонт, а Дайала все еще оставалась в саду.
В конце концов инженер выбрался наружу через арочный проем, тихонько прошел в сад и остановился у ближайшего дерева, рассматривая здоровенный, в кулак размером, стручок. Несколько дней назад он был гораздо меньше.
Дайала стояла в глубине сада. Пальцы ее переплетались с ветвями одного из кустов, и подошедшего Джастина она попросту не заметила.
Наблюдая за ней не только глазами, но и чувствами, инженер ощутил медленное перетекание гармонического потока от друиды к растению. Покачав головой, он отступил и двинулся к передней части сада. Сейчас он дивился себе. Почему же он, слепец, сразу не понял, как создаются шкатулки! Если деревья можно побудить выращивать дома, то таким же образом, безусловно, можно создавать не только шкатулки, но и все, что угодно.
Неужели Наклос таков – во всем и всегда, а он, Джастин, просто не способен уразуметь истинное значение того, что ему говорят? Дайала, например, рассказывает ему о чем-то, пребывая в уверенности, что он ее понимает. А он – возможно, так же ошибочно – считает, что она всегда и во всем понимает его.
Размышляя об этом, инженер мерил шагами узкую прогалину перед домом, покуда над садом не сгустились сумерки.
– Джастин... почему ты не сказал мне, что пришел домой? – промолвила Дайала, остановившись у дуба, служившего дому угловой опорой. – Я хотела тебе кое-что показать.
В руке она держала какую-то вещицу.
– Ты слишком устаешь. Стараешься сделать в саду как можно больше. Больше, чем в твоих силах.
Сомнений в своей правоте у него не было. Если женщина, сумевшая вывести его из смертельно опасных Каменных Бугров, чуть ли не валится с ног после работы с деревьями, – значит, она определенно тратит слишком много энергии.
– Вот, посмотри, – промолвила Дайала и, шагнув вперед, протянула ему коробочку.
Приняв ее, Джастин слегка поежился. Он ощутил излучаемые вещицей упорядоченность, гармонию и полнейшую безмятежность. Потом присмотрелся к изящным линиям и увидел на крышке не резное, но сложившееся из древесных волокон изображение молота и наковальни.
– Это... это прекрасно! Более чем прекрасно!
– Я сделала ее для тебя.
К глазам его подступили слезы, и он опустил голову.
– Джастин!
Инженер поднял глаза и встретился с ее взглядом. Ну как, во имя Тьмы, можно вырастить – не вырезать, а вырастить! – изображение молота и наковальни?
– У меня, – пролепетал наконец потрясенный Джастин, – тоже есть для тебя подарок. Там, на столе.
– Джастин, это великолепно! – воскликнула Дайала, склонившись на кованой трилией. – Она как живая!
Он покачал головой. Нет, его рукотворная поделка никоим образом не может сравниться с созданным друидой произведением искусства.
– А это, – Джастин обвел рукой стол, – для Дуваллы и остальных. Думаю, им такие вещицы пригодятся.
