твоего отъезда, эта зона перешла в разряд опасных — там недалеко в воде обнаружили труп моргача. Тебе не обязательно знать подробности, но меры прими, — он вынул из кармана флакон. — Десять капель на ночь. Утром повторишь.
Затрещал телефон. Я вопросительно глянул на Габера.
— Возьми, — поощрил он.
— Герб, — голос Хоукса был слышен за десять шагов. — Эти подонки из санитарной инспекции притащили мне флакон мутной дряни. Не вздумай ее глотать, Нойс тебя не поймет.
— И что ты сделал с этой дрянью? — я покосился на Габера.
— Слил в раковину! Я знаю, чего стоит их водичка! Им не мы нужны, Герб, они охотятся за нашими девчонками, — он был разъярен. — Мою Италию они уже уволокли!
— Ладно, ладно, Брэд…
Я повесил трубку. И замер.
На пороге ванной стояла Нойс. Она успела одеться. На ней снова была длинная юбка и тонкий пуловер.
— Разве я звал тебя?
— Я должна уйти.
— Она права, — мрачно подтвердил Габер. Похоже, слова Брэда Хоукса не пришлись ему по душе. — Ты еще не знаешь, Герб, и это наша вина — мы не успели тебя предупредить: многие местные жители состоят на специальном учете. Сами они, конечно, помалкивают, — он хмуро уставился на Нойс. — Понятно, им ни к чему рекламировать свою пониженную сопротивляемость болезни Фула.
Мерзкая старуха с уродливым младенцем в мешке…
Нойс — потенциальная моргачка? Нойс — потенциальная колонистка? Чем грозят мне ее поцелуи?
Я был взбешен. Габер понял меня:
— Десять капель на ночь. Повтори утром. И не слушай никаких болтунов. Болезнь Фула не лечится, но ее можно предупредить.
Я поднял глаза на Нойс. Она улыбнулась.
— Идем, — Габер тронул ее за локоть, и Нойс послушно пошла впереди него.
Хлопнула дверь.
Я облегченно вздохнул.
«Они, несомненно, в чем-то меня подозревают… Удалось ли мне обмануть Габера? Поверил ли он, что я испуган?.. Если и да, в моем распоряжении только ночь. Ночь, которую, по мнению Габера, я проведу без сна…»
Я с отвращением бросил принесенный Габером флакон в мойку.
«Ночь… Всего одна ночь… Я сделал глупость, притащив сюда Нойс… Если я не смоюсь этой же ночью, это будет еще одна глупость…»
«Нет, я подпорчу вам торжество…»
Выключив свет, я закурил сигарету и остановился у все еще открытого окна.
Дождь почти прекратился. Иногда капля шлепалась о подоконник, звук падения неприятно бил по нервам. Я должен успеть. Я просчитывал варианты и быстро рассовывал по карманам то, что мне могло пригодиться. Фонарь. Резиновые перчатки. Зажигалка.
Где-то вдали надсадно взвыла сирена. Умолкла, взвыла вновь. Над невидимым зданием, как будто прямо в небе, плясали зеленые неоновые буквы — ШАМПУНЬ, ШАМПУНЬ, ШАМПУНЬ.
Они оставили мне одну ночь.
Что ж… Ею я и воспользуюсь.
Часть вторая
СЧАСТЛИВЧИКИ ИЗ ИТАКИ
1
Портье в холле спал. Бесшумно выскользнув за дверь, я вывел машину за ограждение. Бензиновый бак был почти пуст, но я и не надеялся покинуть Итаку на машине. Старые дачи — вот мой путь! И, пересекая Святую площадь, я притормозил возле клиники.
Держа руку на расстегнутой кобуре, привратник осветил фонарем мое удостоверение:
— Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику. Я не могу вас впустить.
— А разрешение Габера вас устроит?
— Вполне.
Я включил радиотелефон. Габер откликнулся сразу:
— Что еще, Герб?
— Я хочу увидеть доктора Фула, — ответил я, вкладывая в голос испуг и растерянность.
— Зачем? Я же оставил тебе лекарство.
— Я буду спокойнее, если сам поговорю с ним.
— Тебя так развезло? — со вполне понятным удовлетворением усмехнулся Габер. И разрешил: — Ладно. В следующий раз будешь умнее. Делай, что хочешь, но помни, утром тебе дежурить.
Я повесил трубку и взглянул на привратника.
— Проходите.
2
Фонари освещали песчаную дорожку, но холл почему-то был почти не освещен. Привратник успел предупредить службы: меня встретила высокая тощая сестра в белом халате. Я не нашел сочувствия в ее укрывшихся за толстыми стеклами очков глазах, но задерживать она меня не стала и сразу провела в кабинет. Типичная лекарская дыра — стеллажи, загруженные книгами, справочниками, химической посудой. На стене висело несколько увеличенных фотографий. Я удивился, среди них находился «наш Бэд» — патриот Итаки.
— Вам придется подождать, — сестра сурово глянула на меня. — Я позову доктора Фула.
Она вышла, оставив дверь незатворенной.
Я осмотрелся.
Стеллажи, стол, два кресла. В углу тяжелый сейф с цифровым замком. Вскрыть такой — плевое дело. Я не торопился.
Страницы брошенной на столе книги испещряли карандашные заметки.
«Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»
Я взглянул на переплет.
Роже Гароди. «Корни неба».
— Чушь, — сказал я вслух.
— Вы находите?
Я вздрогнул и обернулся.
Доктор Фул был откровенно пьян, синяки на лице его вовсе не украшали. В «Креветке» его отделали по первое число.
— Чушь? — повторил он нетвердо. — А то, что мы травим рыбу и птиц, сводим леса, тоже чушь?
— Я видел Потомак и Огайо, — возразил я. — Они были мертвыми, но мы взялись за них, и они снова поголубели.
— Вам налить? — доктор Фул держал в руке бутылку и два стакана. — Я где-то видел ваше лицо. Мы знакомы?
— Еще бы! Я вытащил вас из «Креветки». Помните?
— Я помню, — равнодушно сказал доктор Фул. — Зачем вы это сделали?
— Не знаю… Вытащил… Лучше ответьте на мой вопрос.
— А-а-а, это вы о поголубевших Потомаке и Огайо… — доктор Фул в упор взглянул на меня. Его глаза, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. Он в какой-то момент даже перестал казаться мне пьяным. — Вам приходилось бывать в Аламосе?
— Нет.
— Сточные воды в Аламосе сбрасывались прямо в океан, на волю течений. Удобно, но течения там
