не снимал ее перед королями)...
Надо сказать, капитан принимает нас очень радушно. Сто человек императорской свиты - их жены, слуги размещаются на корабле.
Раннее утро. Корабль берет курс на Англию.
До самого полудня император сидит недвижно на палубе, глядит, как исчезают берега Франции. Я стою рядом. И слышу:
- Более не увижу...
Я так и не понял - говорил ли он сам с собой или сказал это мне.
В пути император занимается делом, в котором ему нет равных, очаровывает. Уже вскоре и капитан, и матросы пребывают от него в совершеннейшем восторге. Еще бы, сам Наполеон с таким энтузиазмом интересуется их экипировкой, пищей...
Вчера император участвовал в утреннем построении команды и сказал много комплиментов и морякам, и английскому флоту. Посетовал, что у него не было таких моряков, иначе он завоевал бы весь мир.
Все как-то сразу забыли, что император - пленник... Пленник? Нет, он бог войны, который ведет себя как добрый гость. Его любимая манера - трепать по щеке и щипать за ухо своих солдат. И уже вскоре английские моряки с восторгом терпят эти странные покровительственные ласки.
Да, он - вечный любимец солдат всего мира. Не прошло и недели плавания, а он уже может повелевать вчерашними врагами. Его обожают.
Первая остановка - Торбей. Набережная запружена людьми. Матросы рассказывают - пешком, верхом, в каретах народ прибывает из Лондона, чтобы увидеть его. Подзорные трубы продаются за сумасшедшие деньги. Вокруг корабля кружатся сотни лодок, взятых напрокат. Нанять шлюпку стоит небольшого состояния. Все взоры прикованы к нашему кораблю: ждут появления императора.
Я пообедал, вышел на палубу. Император продолжает обедать - точнее, сидит за столом с отсутствующим видом - о чем-то думает.
На палубе я увидел матроса, державшего большую доску с надписью мелом: 'Он обедает'.
Наконец император появляется на палубе... Безумные крики с набережной: 'Смотрите, смотрите!..'
Он уходит в свою каюту. И тотчас на палубу вышел другой матрос, написал на доске большими буквами: 'Он отдыхает'.
Толпа благодарно аплодирует.
Мы пришли в Портсмут. То же столпотворение.
Принесли газету, из которой я узнал: в Лондоне идут лихорадочные совещания министров с принцем- регентом.
Император балует англичан: выходит на палубу в знаменитом сером походном сюртуке и треуголке. На лодках, кораблях, на набережной тысячи людей обнажают головы...
Он доволен. Смотрит на меня.
- Я опишу это, Сир.
Он улыбается.
Свершилось! Сегодня, 31 июля, на борт 'Беллерофонта' поднялся адмирал Кейт. Почтительно приветствует императора, зачитывает решение правительства.
Император не понимает по-английски, ему переводят: 'Генерал Бонапарт (так теперь велено его называть) объявляется пленником союзников. Его отправляют в ссылку. Ему дозволяется взять с собой трех офицеров и двенадцать слуг. Место ссылки - остров Святой Елены...'
Император взрывается в яростном монологе. Он буквально орет:
- Вы попрали все законы гостеприимства! Я был величайшим вашим врагом и оказал вам величайшую честь, добровольно выбрав вашу защиту. То, что вы совершили, ляжет вечным позором на всю британскую нацию... Это равносильно смертному приговору!
Адмирал слушает с несчастным лицом.
После страстного монолога император... преспокойно выходит на палубу. На свою обычную вечернюю прогулку на потребу любопытным.
Я потрясен: он выглядит, повторюсь, совершенно спокойным. И это спокойствие пугает.
Погуляв с полчаса, он возвращается в каюту.
Маршан прибегает ко мне в панике:
- Он заперся в каюте. Как тогда - в Фонтенбло...
И Маршан раскрывает мне тайну - год назад, после первого отречения, император пытался покончить с собой... Бедняга Маршан боится повторения попытки самоубийства.
Он умоляет меня постучать в каюту императора - как бы по делу.
Я подхожу к каюте, и из-за двери тотчас раздается голос императора:
- Позовите Маршана.
Он и за дверью читает мысли?!
Потом Маршан рассказал мне: когда он вошел, император сидел на кровати.
- Помоги мне раздеться, мне нужно отдохнуть.
Потом лег, сам задвинул полог. Свет проникал через плотные пурпурные шторы на окнах, и каюта была цвета крови.
Маршан в ужасе стоял у полога кровати, ожидая неизбежного. И услышал ровный голос императора:
- Продолжай читать.
Это были 'Жизнеописания' Плутарха, он читал их императору накануне. Маршан стал читать - в совершеннейшем ужасе... Он не знал, что происходило там, за занавесями.
Но когда он дошел до самоубийства Катона, император преспокойно раздвинул занавеси и попросил халат. Маршан подал - дрожащими руками. После чего император стал молча расхаживать по каюте. Походив, остановился и начал обсуждать с Маршаном, кого ему взять с собой на остров.
- Он был совершенно спокоен, будто все идет как надо, - сказал мне Маршан.
'Будто все идет как надо'. Теперь понимаю - лучше фразы не придумать.
Ему пришлось выбирать из тех, кто поднялся с ним на борт. И он выбрал.
Маршан за ужином назвал их мне. Граф Шарль Монтолон с женой Альбиной, граф Бертран с женой Фанни... Причем Фанни (кстати, англичанка) была в ужасе от этого известия, говорят, чуть не бросилась за борт. Но сам Бертран был счастлив.
И еще император назвал меня.
- Он просил узнать, как вы к этому отнесетесь, - закончил Маршан.
Я вошел к императору в каюту и сразу начал:
- Сир! Если вы окажете мне честь и возьмете меня, вы исполните самое заветное мое желание.
Он улыбнулся и сказал:
- Граф, вы не только хорошо пишете, вы бегло говорите по-английски. Я решил взять вас с собой к англичанам, в изгнание, еще тогда, в Париже, как вы, наверное, поняли.
'К англичанам, в изгнание'? Так что же выходит? Уже в Париже он знал, что сдастся Англии? И что его сошлют? Но тогда зачем он сдался?
Так я спрашивал себя тогда, глупец.
За ужином император объявил свите свое решение - назвал тех, кого решил взять с собой. И тогда вечно скандальный (и вечно обиженный) генерал Гурго устроил императору бурную сцену. Гурго вспоминал (весьма страстно), как спас его в России, как храбро бился при Ватерлоо. Он не просил - требовал, чтобы император взял его на остров.
Императору не могла не понравиться такая жажда служить. Я был перемещен на должность секретаря, а Гурго добавлен к двум офицерам.
Я единственный из свиты старше императора и ниже его ростом. К тому же я худ, как император в дни Тулона. Все это ему приятно...
Вечером он приглашает меня в каюту. На столе лежат перо и бумага.
- Не будем откладывать.
Он усаживает меня за стол и начинает диктовать. Диктует стремительно, приходит в ярость, когда я его останавливаю. Я понимаю, что мне придется придумать собственную систему стенографии...
ГЕНЕРАЛ БОНАПАРТ
мператор начал с детства:
- Я родился пятнадцатого августа одна тысяча семьсот шестьдесят девятого года.
Я вдруг сообразил, что сорок шестой день его рождения мы будем праздновать в океане - по пути в изгнание.
- Здесь не забудьте упомянуть о том, - продолжал он, - о чем я вам уже рассказал, - о комете. Накануне моего рождения в небе появилась комета. И встала над островом... Корсика, хаос творения... Горы! - Он смотрел в окно. Как одинаковы волны... усыпляющий простор океана, а горы будят воображение. И небо. Воистину лазоревым оно бывает только на Корсике... Мирные селения, прилепившиеся к горам,
