Император вскидывал взгляд из-под тяжелых, набрякших век.
- Я не вижу еще пользы, которую могу принести вам. Какая вам нужда во мне, неоперившемся отроке...
- Почему ж... тебе уготован высокий жребий... Ты ведь - надежда державы...
- Отечество уповает на вас. Я счастлив у вас учиться.
- Ну, а все же... когда бы ты хотел надеть 'шапку Мономаха'?
- Когда я буду достоин этой чести.
'Однако, его не проймешь,- думал царь.- Никак мать его вымуштровала...- И он снова гладил темные завитки волнистых волос.- Так вымуштровала свое чадо, что комар носа не подточит... чтоб не проболтался ненароком о маменькиных аппетитах и уловках... О тайных поползновениях и сговорах... Бедное усердное дитя!.. Ты хочешь уверить меня в своей сыновней преданности, ты хочешь затесаться в мое омраченное сердце, в потемки моих сомнений...'
И после каждого подобного разговора самодержец не только не ощущал облегчения, но и впадал в еще более гнетущие сомнения.
На сей раз императрица, затаившаяся за дверью, неожиданно прервала их беседу, переступив порог с ласковым выражением на лице, и пригласила их завтракать.
Царь позавтракал нехотя, с видимой поспешностью, и после чая покинул стол, собираясь отправиться в Зимний.
Там, во дворце, он обретал привычное ощущение властительной уверенности и несокрушимого могущества.
Глава пятьдесят пятая
Старый статс-секретарь, рассматривавший почту, не мог бы с точностью сказать, как встретит царь донесение, в каком настроении и состоянии он вернется от царя. Возможно, Его императорское величество распечатает и просмотрит все пакеты, и распорядится немедля. А может статься, что, пробежав глазами несколько строк, отставит в сторону: 'Успеется...'Самодержец, бывало, иной раз сам затребует почту. Случалось, при дурном расположении духа, представленная почта вызывала раздражение:
- Что это они забрасывают меня письмами? Ужели полагают, что я в полном неведении о положении дел?
Статс-секретарь пытался отвести грозу.
- Да-с...- ваше императорское величество. Но кому им писать,
как не вам...
- Что ж, на мне свет клином сошелся?- подтрунивал царь,- почему бы не адресовать их к тебе? Почему ты не распечатаешь, не прочтешь сам, что дельно, а что пустое?
- Помилуйте, государь... Я не вправе...
- Почему?
- На этот счет не изъявлена ваша высочайшая воля.
- Разве не довольно изустного слова?
- Я, право, еще не услышал с твердою определенностью...
- Как тебя еще вразумить?.. 'Разрешено предварительное ознакомление со всей почтой...' Так, что ли?
- Ваша воля, государь...
- Да, уж моя...
- Я буду поступать так, как угодно вашему императорскому величеству.
- То-то и оно, генерал!- Государь впадал в раж:- Никто из вас гроша ломаного не стоит! Куда ни кинь - сумбур, раздор, развал! А вы торчите предо мной, козлом бородатым! На кой черт эта вся писанина! Все 'караул' кричат! Когда же вы научитесь исполнять свой долг подобающим образом? Ну, ответствуй, ваша светлость, когда?
- Смею заверить... я неизменно стремлюсь помнить о своей ответственности перед вашим императорским величеством,- изворачивался статс-секретарь.- Ваше слово для меня закон святой...
- Слова, слова... А на деле у вас...- Император не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться.- Заладили: 'долг перед его императорским величеством...' Перед отечеством! Перед отечеством! Заруби себе на носу!
- Да, государь... Мы не на высоте положения...
- Тогда вот вам бог, а вот порог! Заменим достойными... скажем, из Германии выпишем...- усмехался царь..
- Ваша воля, государь... Но, право, новая бироновщина нам не к лицу...
- Вот-вот... И я против засилья иностранцев в наших государственных делах. Знаешь, почему?.. Потому, что они, чужеземцы, выказывая внешнее усердие, в душе остаются неприятелями наших побед и льют воду на свою мельницу...
- Ясно, как божий день.
- И потому надо так править государством,- рассыпал 'перлы' царь,- чтобы нигде не допустить смуты! Пресечь мятежи, революции.- И чтоб эти вот конверты с сургучом не летали сюда каркающим вороньем! Чтоб не досаждали нам разбирательством крамольных авантюр!
- Совершенно верно, государь. И нам следует...
Но, увы, поток тревожных донесений, вопреки высочайшему пожеланию, продолжал расти, громоздился кипами в статс-секретариате...
Депеши сигнализировали о беспорядках и бунтах в разных краях.
Статс-секретарь, при всех страхах от предвидимого царского гнева, предпочитал, однако, не задерживать почту. Ведь для царя такие известия не были неожиданностью,- так или иначе, он знал о напряженном положении дел.
Статс-секретарь устал и подумывал об отставке, однако государь не хотел расставаться со старым придворным. И вот генерал был обречен терпеть, и сносить ежедневные причуды и прихоти государя.
- Генерал!
- Слушаю вас, государь.
- Что это я давеча хотел тебе сказать?..
- Не могу знать...
- Ну и бестолочь! Неужто не припомнишь?
- Никак нет. Извольте...
- Кабы помнил, не стал бы у тебя спрашивать.
И, бывало, царь, впадающий в упрямство после благодушия и успокоения, вдруг одумывался и понимал, что ударяется в мелочное привередничество... И, подавляя в себе накипевшую желчь, стремился взять себя в руки, принять подобающую суровую серьезность.
Его обращение со статс-секретарем подчас напоминало забавы кошки с пойманной и обреченной мышью. Да и не только со статс-секретарем. Попадало и министрам, и советникам. А бывало, государь преображался, терпеливо выслушивал каждого, проявляя обходительность. И придворные, благополучно покидая кабинет, не могли скрыть облегчения, радуясь от того, что государь пребывает в столь прекрасном умиротворенном состоянии и столь доверительно обращается с ними. Как славно, гордились они, что царь- батюшка прислушивается к нам, щадит наше человеческое достоинство. Но через час-другой государь мог распалиться снова... и тогда- минуй нас, чаша сия...
...И вот дряхлеющий статс-секретарь, нацепив очки и просматривая донесения, доставленные фельдъегерской почтой, дожидается приезда государя в Зимний.
Разложил по отдельности сообщения из центральных губерний, из отдаленных окраин. Пересчитал: двадцать пакетов! И тяжко вздохнул: быть грозе! Походил статс-секретарь по комнате, покружил, потом снова перебрал, переложил, перетасовал пакеты, как на грех сверху оказалось донесение тифлисского главноуправляющего...
Глава пятьдесят шестая
Карета въехала под сводчатую арку дворца, сопровождаемая казачьим эскортом.
Государь поднялся по мраморной лестнице, и, против обыкновения, не последовал к себе в кабинет, а направился к двери статс-секретаря.
Тот вздрогнул, услышав тяжелые шаги и скрип. На лице - ни кровинки, губы дрожат.
Из горького опыта он знал, во что обернутся эти 'сургучи'... Государь не посчитается ни с его сединами,
