дороге...
- Усилим конвой, ваше величество. А в случае посягательства - бой...
- А что думает об этом наш министр иностранных дел? Что-то ты все отмалчиваешься, граф...
- По моему разумению, местопребывание узницы - дело разрешимое. Но надо поглубже копать... И в этом, ваше величество, вы преподали нам урок прозорливости. Я имею в виду - истину, которую вы изволили выразить мудрым изречением.
- Что-то не припомню я подобных изречений.
-- Вы как-то заметили, что иной раз целесообразно загребать жар чужими руками.
- Вот вы о чем...- царь хотел было спросить, по какому случаю он изволил высказываться таким образом, но решил не опровергать свое 'авторство', приписанное ему лукавым 'талейраном'. Тот, видя произведенное благоприятное впечатление, продолжал: - Государь, вы неизменно внушаете нам мысль о политической гибкости, о необходимости привлечь провинциальных дворян, имущих людей на свою сторону, поставить их в свое услужение. Начать хотя бы с Зангезурского уезда.
- То есть?..
- То есть - заменить нашего либерального уездного начальника кем-нибудь из верных трону именитых татар.
- Весьма резонно...
Воодушевленный благосклонной реакцией государя, министр увлекся:
- Почему бы нам не распространить подсказанный и предписанный вами подход и на другие государственные дела? Необходимость такого подхода ясна, как божий день. Стало быть, незачем ломиться в открытые ворота. Нет нужды то и дело прибегать к военной силе и нести неоправданные потери. Сегодня из пушек по горам пальнем - а завтра они пуще прежнего обозлятся.
Граф был в ударе, говорил рассчитанными округленными фразами, при случае апеллируя к августейшей воле и не оставляя у царя ни тени сомнения в своей верноподданнической любви. Царь усмехнулся:
- Да ты и впрямь наш 'талейран'!
- Я только следую вашим наставлениям, государь.
Царь смерил коллег графа красноречиво укоризненным взглядом и спустил холеную длань на худое, острое плечо, выпирающее из-под сюртука.
- Горазд, вижу, горазд. А вы, голубчики, только и знаете: 'ату-ату'. Память у вас отшибло и мозги набекрень.
- Если б мы достаточно прилежно руководствовались вашими установлениями, если б прилагали их, как должно, на практике - тогда, несомненно, и дела наши обстояли бы куда лучше.
- Да уж, если бы да кабы...- Царь обратил лесть в укор, хлопнув рукой министра по другому плечу.- Если бы да кабы... Министр, польщенный царской фамильярностью, поправил галстук и застыл в чинной позе, покосившись на сконфуженных коллег. Однако, он и сам, оказавшийся поречистее и пооборотистее других на аудиенции, кое-как отстоявший честь министерского мундира перед его величеством, еще не мог знать с полной уверенностью, насколько прочно царское благорасположение к нему, каково истинное мнение государя о нем и произведенное впечатление. Между тем, тайные сомнения министра-графа в расположении царя не были лишены оснований...
Чрезмерно усердные ссылки на высочайшую волю возбудили у царя подозрение в лукавой неискренности заверений и излияний велеречивого и вертлявого 'Талейрана'.
Царь прошел к карте и, махнув рукой, дал понять, что аудиенция окончена.
'Умеет, однако, втирать очки... Этакий плут...- думал он о графе.- Такого и не сразу раскусишь, себе на уме. Может и свинью подложить... Ишь, как заливается... Хитер, однако, хитер... Но и то ладно: пусть себе витийствует',царь отмахивался от сомнений в верности министра, рассудив, что дипломатические задачи, достигнутые с помощью министра, так или иначе связываются с высочайшей волей его императорского величества. Но хитрость и изворотливость министра иностранных дел, будь они корыстно искажены влиянием дворцовых интриг или иностранных козней, могли бы обернуться для государя злом... Чрезмерная оборотистость настораживала самодержца...
Он вызвал статс-секретаря и оповестил его о предстоящем назначении, вернув для передачи на хранение почту, и, к немалому удивлению вошедшего, вложил открытку - репродукцию портрета в верхний карман френча.
'Зачем... же государю это с собой носить? Может, показать решил... любопытной мадам своей... Так ведь ненароком и потерять может... Уронит - и все. А в нечистые руки чего доброго,- беда. Еще и размножат... Забавы ради... или с умыслом... Иностранные лазутчики раздобудут, за кордон перешлют, растрезвонят, напечатают... Хлопот не оберешься...'
Глава семьдесят четвертая
Дато, не видя и не зная, что делается там, у властей, какие распоряжения и команды там отдают, мог все же приблизительно представить их ожесточенность и спешность...
Он преисполнился хладнокровной трезвой решимости.
Перед его глазами вставал бесстрашный пример, казавшийся прежде недосягаемым, непостижимым и сказочным, а теперь приблизившийся, протянувший ему подбадривающую руку: Гачаг Хаджар! Гачаг Хаджар!
Он ощущал рядом с собой их незримое воодушевляющее присутствие. Он видел их здесь, в темном погребе, в подземелье, и мысленно обращался к ним:
'- Это вы, друзья?
- Да, Дато. Мы поспешили к тебе.
- Как вы узнали, что я в беде?
- Как в сказке: заглянули в волшебное зеркало...- улыбаются гачаги.
- А жандармы... посты... солдаты?
- А мы невидимками обернулись...'
Дато рассмеялся от души. И своды погреба гулко отозвались эхом...
'- Почему Хаджар молчит? Может, ранили?
- Ранили, Дато... словом ранили...
- Они крадут у нас имена, Наби!
- ... И дают' нам оскорбительные клички.
- Мы не отречемся от имени своего!
- Верно! Дато - это Дато. Наби - это Наби.
- А Хаджар -'Орлица'! Пусть враги знают. Наперекор этому двуглавому... петуху! 'Орлица'- так мы величаем ее!
- Кто же дал ей такое имя?
- Мой соплеменник... ваши друзья...- гордо думает и грезит Дато, словно и не помнящий о грозящей, гибельной опасности. И ему видится смущенная хвалой Хаджар, и чудится улыбка Наби.
- Ты хвали ее, да не перехвали.
- Хаджар - драгоценный венец твой. Хаджар - краса и гордость наших гор...'
Хаджар, кажется, качает головой, зарделась, глаза лучистые звездами мерцают, и Дато ищет взглядом их светящуюся глубину, нет это не звезды, это мерцающая в кувшине-квери хмельная влага, и он хочет зачерпнуть из квери вино, и провозгласить здравицу...
И длится еще это блаженное наваждение, похожее на сон, где нет опасности, нет оцепивших погреб жандармов, сыщиков, солдат, где только он, Дато, легендарный герой...
И он поднимает чашу с вином и пьет.
'За тебя, Гачаг Наби! За твою Хаджар, смельчак Наби!'
И вдруг видения преобразились, сверкнули глаза Хаджар, выпрямилась она, стала рядом с Наби:
'Пора, Наби!- рванулась к лесенке, ведущей к выходу. Наби удерживает:
- Путь перекрыт, Хаджар.
- Прорвусь!
- Там их тьма-тьмущая... Птице не пролететь...
- Не беда!..
- Сам наместник командует... с биноклем...
- У него бинокль - у меня 'айналы'...'
