застревали на пнях-колодинах, их приходилось приподнимать, толкать сзади, подбадривать собак. Парень устал, вспотел в меховой одежде. А размечтавшийся старый охотник допекал его разговорами. Потом сын совсем не стал обращать внимания на отцовскую болтовню. И чтобы не обидеть старика, занялся собаками: то упряжь подправит, то вицей шевельнет собаку, которая лениво тянет.
Родя на сына не обиделся. Молодой ведь. Свое на уме. Зазноба в стойбище осталась. Жалко, поди-ка, оставлять было. А у старого душа поет. Иначе-то как. Пошел на Ильму, на промысел. Всю весну и лето околачивался возле дома. Скукота. А в парме, в глухих лесных местах, на водоразделе двух рек, птицы выводили птенцов, звери - зверят. Сколько их теперь там? Много, ох, много, наверное!
Помогая сыну везти поклажу, Родя посматривает по сторонам. Все на глаз попадает и все радует. Вот березка потеряла листочки и оделась в иней. Рябинку чуть не до земли склонили подмороженные, но никем не тронутые ягоды.
Посыпанная снегом, в тулупе до пят, стоит елка. Ей тепло. И пустит она за пазуху, спрячет, пригреет белку, рябка. А кедр! О, добрый, пушистый кедр всех примет, накормит, приютит.
Прежде чем добраться до становища, охотникам четырежды пришлось ночевать в глухом лесу, прикорнув к костру, к тлеющим, поваленным друг на друга сухарам.
Но вот и промысловый стан. Избушка стоит на заснеженном бугре под стеной старого седого, но вечно кудрявого кедрача. Завидев ее, собаки поднатужились и лихо подтащили нарты к дверям, подпертым палкой. Пока Степан выпрягал собак и развязывал воз, Родя деловито оглядел холодное, подернутое куржаком, жилище. В нем все было так же, как оставлено весной. На подоконнике банка с солью, пара деревянных расписных, под лаком, кировских ложек и коробка спичек. В закопченном ведре, подвешенном к потолку, лежала в мешочках остатки круп, сухари. Затем старый охотник проложил след под бугор к незамерзающему, парящему ключу. Ладошкой зачерпнул воды, попил, крякнул, рукавом обтирая бороду:
- Хороша водичка, будто с сахаром!
От живого искристого родника, положившего начало реке Ильме, старик прошел в кедровник к лабазу. Высоко над землей на четырех столбах стоит бревенчатая амбарушка с приставной лестницей. Поднявшись наверх, Родя всунул туловище в узкое отверстие кладовой, потом начал выкидывать на снег потертые лосиные шкуры, старые изношенные одежды, служившие постелью.
Вскоре над крышей избушки тоненькой струйкой взвился сизый дымок. Охотничий стан на Ильме выглядел обжитым.
По утрам, еще до свету, подымался старый охотник, разжигал огонь в каменушке и при красноватом отблеске пламени готовил еду. Промысловикам сразу же повезло. В первый день охоты они добыли матерого сохатого. Вот как! За три поездки на нартах еле приволокли мясо. Теперь можно было не скупиться. Есть досыта. И собак кормить.
Когда по избушке распространялся ароматный запах вареной лосятины, Родя будил сына:
- Степша! Гляди-ко ты, как разоспался. Вставай. Лиса была, в окошко стучала, хвостом вильнула, звала. А ты дрыхнешь. Эх, ма!
Растормошенный Степан поднимался на нарах. Сидел и снова сидя засыпал. Родя зажимал ему нос. Тогда парень раскрывал глаза и окончательно просыпался, выходил за дверь избушки, Умывался снегом. И вместе с отцом принимался за еду.
Уже сытые, накормленные, большие серые собаки лежали у порога и поглядывали на хозяев. Дескать, скоро ли вы? Мы готовы. Берите ружья.
А собаки, Щугор и Цыльма, были отменные лайки. С азартом шли за птицей и зверем. На птицу лаяли настойчиво, но не спеша, на зверя - с приступом, зло. На охоту Цыльма ходила с Родей, Щугор - со Степаном.
Старый охотник промышлял обычно к северу от избушки, молодой - к югу. И оба каждый день возвращались с богатой добычей. В кедровом бору и примыкающих к нему ельниках, осинниках и рябинниках много было белок, куниц, лисиц, зайцев. А в середине зимы нередко попадались и песцы, прикочевавшие из тундры.
Однажды, возвратившись, с охоты, старик сказал:
- Беда пришла, Степша. Росомахи появились в угодье. Два зверя. Спаренные. В Клюквенном болотце разметали пасть, песца, из ловушки выволокли. Погляди-ка.
Родя достал из сумки клочья песцовой шкурки.
- Ова-а! - сказал изумленный Степан. И сделал большие круглые глаза.
- Так-то житья не будет от грабителей, - продолжал Родя. - Что станем делать, парень, а? Вот напасть!
На другой день оба охотника отправились на Клюквенное болотце, нашли развороченную ловушку и пустили собак по следу росомах. Шарьте-ка. Да на деревья заглядывайте. Следы были уже старые, и лайки скоро сошли с них. Вокруг было много горячих следов всяких зверей. Они куда интереснее!
Взяв на поводки Цыльму и Щугора, охотники продолжали идти по следу. Раз росомахи появились в кедраче, нашли поживу, скоро отсюда не уйдут. Спаренный след петлял возле еланок, кустов и пней, где звери доставали мышей, по местам жировок зайцев и кормежек птиц на рябинниках.
Исходив десятка два километров, охотники уже впотьмах ни с чем вернулись на стан. А когда старик полез на лабаз за мясом, ахнул:
- Степашка, эй! Неси скорее бересту.
Когда в ночи загорел дымный факел, обнаружилось, что амбарушка на высоких столбах разграблена. Росомахи расшвыряли крышу, добрались до лосятины, до специально заготовленных и замороженных глухарей и рябчиков.
В этот вечер отец и сын не жгли в каменушке большого яркого огня. Молча сидели в полутьме и медленно, нехотя, жевали плохо проваренное мясо. До еды ли? На-ко вот тебе и тройник - премия! Все может пойти прахом.
- Караулить надо грабителей у лабаза,- первым заговорил Степан.
- Укараулишь ли? Не скоро придут. Смекают тоже. Дескать, ждать будут хозяева с ружьем.
- Где теперь мясо прятать? Куда девать дичину, заготовленную пушнину? Где возьмем управу на разбойников?
- Найдем, Степша, есть управа и на росомах. Пусть-ка слазят на рожон.
Целый день потом ушел на устройство ловушек для росомах. Неподалеку от лабаза охотники с лестницы наполовину спилили несколько нестарых кедров, гладко обтесали их, а вершины пней-столбов сплющили и заострили тремя зубцами, ребрами один к другому вроде ножей. На средний зубец, самый высокий, торчащий пикой, насадили куски лосятины. То ли не приманка! Приходи, зверь, доставай.
Минуло сколько-то дней. Росомахи снова появились возле лабаза. Сразу не пошли к нему. Стали ходить около, присматриваться, принюхиваться. И вдруг увидели на столбах большие куски мяса. Ого! Кинулись одна на один столб, другая на другой. Чтобы добраться до лакомства, пришлось засовывать передние лапы в щели между зубцами. А как же, за что держаться? Но лапы тут же застряли в пазах. Стало больно. Росомахи хотели их вытащить, но еще глубже всадили в щели.
Когда пришли охотники, лохматые, неуклюжие на вид хищники сидели на столбах, яростно крутили короткими волосатыми хвостами, щерились, злобно сверкая налитыми кровью глазами.
- Ова, смотри-ка ты! - сказал Степан, с опаской разглядывая зверей.
Родя был доволен. Словно в ответ на злобное рычание зверей, он наставительно молвил:
- Ага, не глянется. Не лезь на рожон. Полезешь, так головы не сносишь.
И стал приподнимать ружье, нацеливаясь в короткое ухо зверя. Два ствола, оба гладкие.
Третий, витой, ствол все же будет, наверное, у Роди в награду за таежных хищников.
ЕВСТИГНЕЙ ПОЛИКАРПОВИЧ
Работал я тогда в областной газете. Редактор вызвал меня в свой кабинет и говорит:
- Надо бы написать очерк о лучшем нашем охотнике. Давно начался сезон. Люди ушли на промысел в леса, в горы. Добывают и сдают кооперации птицу, пушнину. Это ваша тема. Займитесь-ка.
Ага, понятно. Нужно отыскать где-нибудь в районе самого маститого охотника. Так сказать, лесного богатыря. Описать его нелегкий, полный романтики самоотверженный труд. Есть такое дело!
И вот я в одном из северных районов. Захожу в контору, называется она 'Живзаготпушнина'. Во дворе
