- Разве можно считать оскорблением замечание, которое продиктовано желанием лучшего?
- Можно, - вздохнул Роумэн и поднялся из-за стола. - Омлет был прекрасен, только ты забыла его посолить, конопушка.
- Правда?! Почему же ты не сказал?
- Потому что у нас нет соли. Купи. Ладно? И потом никуда не уходи из дома, портье предупрежден. Двери запри на цепочку. Телефон, куда в случае чего звонить, ты знаешь. Ругай меня.
- Мои друзья из театра говорили иначе: <Пожелай мне счастья и удачи>.
- Так это ж актеры, конопуша...
...Выслушав Роумэна, - тот рассказал д е л о выборочно, Штирлица не упомянув, профессора Танка тоже, - Макайр поднялся и, закинув руки за спину, начал быстро и сосредоточенно ходить по кабинету; лоб разрезала продольная морщина, вокруг глаз собрались мелкие морщинки; остановившись у окна, он тихо сказал:
- Но ведь это ужасно. Пол... Значит, они выжили! Неужели жертвы были принесены понапрасну?
- Нет. Будь наши жертвы напрасными, наци действовали бы открыто. И не только в Европе, но и в нашей стране...
- В какой мере ваши материалы против них носят уликовый характер?
- Против каждого из тех людей, которых я назвал, есть по крайней мере два свидетельских показания. Все они члены НСДАП, люди СС, СД, гестапо или абвера. За каждым из них - преступление. Они должны быть отданы в руки правосудия...
- Легко сказать... Те, кто живет в Германии, - одно дело, там легче... А как быть со Швецией? Или Аргентиной? У нас и так натянутые отношения с Пероном... А Испания? Португалия? Как быть там?
- Очень просто: брать их там и вывозить. И передавать в руки Нюрнбергского трибунала.
- <Вывозить>? Называйте вещи своими именами, Пол... Не <вывозить> и не <брать>, а организовывать похищения.... И вы прекрасно понимаете, что назавтра же после случившегося государственный департамент будет завален нотами протеста по поводу вмешательства во внутренние дела Мадрида или Байреса...
- Что вы предлагаете? - Пол нахмурился, полез за сигаретами - плохой признак.
- Ничего. Предлагаю подумать. Есть некоторая разница между вами, человеком, совершившим подвиг, - да, да, я понимаю, каково было собрать подобную информацию, это настоящий подвиг! - и мною, чиновником, который обязан санкционировать действия. Будь проклят мой пост, черт его совсем побери! Как вы отнесетесь к тому, чтобы подключить к операции дипломатов?
- То есть? - Роумэн несколько опешил, достал из пачки <Лаки страйк> сигарету, закурил.
- Пусть наши юристы подумают, как можно побольнее нажать на Аргентину, Испанию, Парагвай... На режимы, скрывающие у себя наци... Чтобы они выдали нам преступников...
- Ну, зачем же так усложнять задачу? - Роумэн тяжело затянулся. Лучше пошлите телеграммы скрывающимся нацистам, адреса я могу вам сейчас продиктовать, с просьбой добровольно отдаться в руки нюрнбергского правосудия.
- Мне не до смеха, Пол, - сухо заметил Макайр. - Я ошарашен случившимся. Я думаю, как лучше поступить. Думайте и вы.
- Я же внес предложение: я вылетаю с бригадой ваших ребят и привожу всех этих наци в Нюрнберг. Как я это сделаю - моя забота. Риск беру на себя.
- Нет, я беру на себя риск. Я, именно я. Пол, не обольщайтесь. Потому что я подпишу приказ на командирование вместе с вами моей бригады... Я и никто другой... А я не готов к тому, чтобы подписать такой приказ - его попросту не утвердят... Как вы отнесетесь к тому, чтобы попросить совета у Аллена?
- Я считаю это оптимальным.
- Думаете уговорить его на встречу? Он же отошел от дел, сидит в своем <Саливэн энд Кромвэл>, делает бизнес...
- А вы не уговорите?
- Боюсь, что нет. Я для него никто. Вы - это вы, за вами история нашей разведки.
- Будет вам, Роберт. Не надо льстить в глаза, я себя чувствую законченным остолопом, потому что не знаю, как на это реагировать.
- Решать, как реагировать, надо, если вам льстят в глаза. А я говорю правду. И вы это прекрасно знаете...
<Зря я на него п е р, - подумал Роумэн, - и я бы, видимо, на его месте всаживал аппаратуру прослушивания в те места, где появляется мой сотрудник, женившийся на бывшем агенте врага... Для профессионала понятия 'бывший ' не существует... Он ни разу ни словом не посмел даже т р о н у т ь Кристу. А может быть, тебе так удобнее себя чувствовать? спросил себя Роумэн. - Это ведь ужасно, когда недоверие к своим не исчезает, а живет в тебе постоянно. Нет ничего ужаснее, когда ты должен оглядываться и перепроверять каждое слово человека, сидящего напротив тебя. Высшая привилегия гражданина - полнейшее доверие к окружающим и убежденность в том, что тебе платят тем же. Ничто так не поднимает человека, не вселяет в него уверенность в успехе начинания> ничто так не способствует рождению в нем борцовских качеств, как абсолютное, г а р а н т и р о в а н н о е законом доверие. Это угодно обществу средство против коррозии людских отношений, верный залог выявления в личности всего самого хорошего, что заложено в генах>.
Аллен Даллес встретился с Роумэном в маленьком баре на сорок второй улице, после ланча, который он провел с Макайром в своем клубе. Здесь, в этом маленьком баре, он никогда раньше не бывал, масса народа, все п р о х о д я щ и е, клиентура случайная, что вполне соответствует конспиративному характеру встречи разведчика отставного, каким он себя представлял знакомым, и разведчика функционирующего, каким он назвал Роумэна, запнувшись самую малость, когда тот к нему позвонил: <Роумэн? Роумэн... Ах, да, Роумэн, ну, как же, конечно, помню! Помню и горжусь, мой дорогой функционирующий разведчик!>
Обсмотрев Роумэна со всех сторон, Даллес пыхнул трубкой, заметив:
- Вы здорово набрали в сравнении с сорок пятым годом. Я видел вас последний раз в сорок пятом весной, не так ли?
- Именно так, мистер Даллес.
- Что это вы говорите, как заштатный адвокат в бракоразводном процессе? Аллен, я для вас Аллен, дорогой Пол.
- Спасибо, я страшно рад, Аллен, что вы нашли для меня время.
- Что будете пить?
- Хайбол.
- Орешки?
- С удовольствием. Только позвольте мне угостить вас, о кэй?
- Спасибо, я никогда не отказываюсь от угощения. Вам чертовски идет седина, завидую. Чем больше я седею, тем отчетливее становлюсь похожим на старую китайскую мышь, которую берегут для обращения в кисточки, столь важные в иероглифописи. А вы начинаете походить на матерого голливудского ковбоя.
- С моей-то круглой мордой?
- Никогда не отзывайтесь дурно о своей внешности, - заметил Даллес. Это позволит вашим недругам повторять эти слова, и вы не сможете их одернуть: <Мы же цитируем самого мистера икс, он говорил это о себе не далее, как вчера, беседуя с мистером игрек!>
Роумэн улыбнулся:
- Мне всегда казалось, что, если ты сам подтруниваешь над своими недостатками, это выбивает козыри у недоброжелателей.
- Зависит от талантливости недоброжелателей. Пол. Кстати, если уж вы меня действительно угощаете, попросите, пожалуйста, крохотный кусочек сыра, люблю сухой сыр.
- С удовольствием угощу вас самым сухим сыром, Аллен.
- Ну, рассказывайте, что стряслось?
- Стряслось то, что по прошествии девятнадцати месяцев после нашей победы нацисты успели воссоздать свою цепь, - Роумэн достал <Лаки страйк> и начал крошить. маленькую, круглую сигарету.
- Двадцати месяцев, - Даллес вздохнул. - Дальше.
- Это, собственно, главное, - Роумэн несколько смешался от такой реакции собеседника.
- И вас это действительно удивляет?
