- Конечно.
- Почему? Вы что, не понимаете, с какого уровня врагом мы имеем дело? Неужели вы всерьез полагали, что шесть миллионов членов НСДАП так легко смирятся с поражением, да еще таким неслыханным? Нельзя быть наивным. Пол. Все, что угодно, только не наивность.
- Больше это похоже на отчаяние, Аллен.
- Ну, это уж совсем стыдно. Неужели вы сомневаетесь в том, что у нас найдутся силы для истребления этих гаденышей?
- Я - нет. Другие - да.
- Кто именно?
- Те люди, от которых зависит принятие решений.
- Вы говорите со мной как с представителем конкурирующей фирмы. Пол. Вряд ли я могу быть вам полезен, если вы не знаете имен. Кто конкретно сомневается в том, что мы обязаны придушить нацистских гаденышей?
- Человек, к которому я в общем-то хорошо отношусь, - Роберт Макайр.
- Хм... Это для меня несколько неожиданно... Не скажу, что я его очень хорошо знаю, но по тем эпизодам, что у меня на памяти, могу судить о нем как о человеке, склонном к волевым решениям.
- Дело в том, что сеть разбросана не только в Германии, но и в Швеции, Испании, Португалии, Парагвае, Аргентине, Бразилии, Швейцарии, Ватикане... Более того, сейчас я собираю улики против с и н д и к а т а... У меня есть основания полагать, что наци нашли подходы и к этим людям...
- А вот это крайне тревожно. Крайне, Пол. Есть имена?
- Да. Некий Пепе. Судя по всему, одна из его фамилий - Гуарази, на контакт с лиссабонским б р а т с т в о м прилетал из Нью-Йорка, акцент бруклинский.
- Так говорит агентура?
- Так говорю я.
Даллес улыбнулся; его жесткое лицо собралось морщинками, подобрело (<У него самые счастливые внуки, - подумал Роумэн, - какая радость иметь такого мягкого, но в то же время мужественного деда, человек из легенды; и с Вольфом он говорил не как с генералом Гиммлера, а как с немецким солдатом, это не есть нарушение правил, это по-мужски, Штирлиц неправ, потому что ему-то как раз доносила агентура>).
- Вы думаете, меня это радует? - лицо Даллеса было по-прежнему мягким, морщинистым, усталым. - Меня это, наоборот, печалит. Я вам прочитаю Ян Ваньли, великого китайского поэта, вслушайтесь в его строки. Пол: <Пороги, слепя белоснежною пеной, как гром, оглушают разгневанным ревом. Потоки воды - изумрудные стены, а волны подобны горам бирюзовым. Подъем по дорогам - над бездной победа, путь вниз по реке - за победу награда. Багорщикам трудно, им отдых неведом, и сердце подъемам и спускам не радо... Нелегок, опасен подъем по порогам! Оставь самомнение, пускаясь в дорогу...>
Читая поэта, Даллес вдруг пожалел, что открылся: китайская литература - его слабость, это известно только самым близким в его кругу: <Никто больше не имел права знать; ни перед кем нельзя открываться; в разведке порой запрещено верить даже брату - увы, закон профессии. Я становлюсь сентиментальным, первый признак прогрессирующего склероза; я засветил себя, и, если дело пойдет не так, как надо, я многим рискую: Роумэн получил в руку шальной козырь>.
- Я не очень-то страдаю самомнением, - ответил Роумэн. - Скорее наоборот.
- Просто, получив данные агентуры, - заметил Даллес, - то есть множество разных мнений, вам было бы легче прийти к более или менее определенному выводу, Пол. А так вы до всего дошли сами. Если вы ощущаете внутри себя гениальность - одно дело, но если вы такой же нормальный человек, как и я, тогда дело плохо. Нормальный человек не может не страдать комплексами. Однако же комплексы свидетельствуют о чрезвычайно увлекающейся натуре, а увлеченность мстит отсутствием должного самоконтроля. А это путь к провалу, Пол. Не сердитесь, я говорю это человеку, к которому отношусь с симпатией.
- Спасибо, Аллен, - мягко улыбнулся Роумэн. - Учту на будущее.
<У него очень хорошие глаза, - подумал Даллес, - чистые, как у ребенка; Макайр прав, - будь проклята наша профессия, без которой любое общество не сможет существовать. Появись хоть какая-то альтернатива, можно было бы отказаться от того, что необходимо сделать. Да, Макайр может отвести его от беды, а должен, наоборот, подтолкнуть его к ней: лучшей кандидатуры на роль тайного коллаборанта ГПУ у нас, увы, нет и вряд ли будет. Линия, протянутая между ним и нацистом Штирлицем, свидетельствует о зловещем заговоре; такого еще не было в нашей практике. Это необходимо обществу, как ни жесток мой план. Боже праведный, за что служение идее требует от человека таких ужасных жертв?!>
- Ваше здоровье. Пол, - сказал Даллес, прикоснувшись губами к виски. - Сыр, действительно, очень хорош, не думал, что здесь может быть такой соленый, жесткий, деревенский сыр...
Роумэн кивнул.
- Как в Каталонии...
- Я там не был.
- Когда свалят Франко, вы должны туда съездить, Аллен.
- Непременно, - ответил Даллес (<Упаси бог, если Франко свалят, это будет трагедия; Испания всегда тяготела к красным; потеря Средиземноморья невосполнима>). - И вы будете моим гидом... Ну, ладно, вернемся к стрижке овец... Что за сеть? Направленность? Численность? Финансовые возможности? Мера авторитетности членов?
Роумэн рассказывал обстоятельно, с трудом удерживаясь от того, чтобы не открыть все. <Я дал честное слово Штирлицу, - сказал он себе, - да, я полностью доверяю Даллесу, кому верить, как не ему? Но я дал слово, и я не вправе его нарушить>.
Он прочертил линии с в я з и между Германией, особенно Гамбургом и Мюнхеном (<Слава богу, - отметил Даллес, - он не назвал Пуллах'>), Асконой, Ватиканом, Испанией, Лиссабоном, Аргентиной, Парагваем, Чили (<На ближневосточные контакты он еще не вышел, очень хорошо>); умолчал о <банкире> Нибеле в Кордове (слово есть слово), ничего не сказал о том, что в процессе операции был убит гестаповец Фриц Продль из Освенцима: за этим - Спарк, нельзя распоряжаться всуе жизнью друзей, только собой, это пожалуйста.
_______________
' П у л л а х - штаб-квартира Гелена.
- Любопытно, - сказал Даллес, выслушав его рассказ. - Честно говоря, я не думал, что дело приобрело такой размах... И вы это раскрутили один?
- Я тоже не думал, что дело приобрело такой размах, когда начинал его, - Роумэн ушел от прямого ответа, так же, как и Даллес, прикоснулся губами к стакану с виски, отломил ломтик сухого сыра, но не стал есть, напряженно слушал, что скажет собеседник.
- Ну, и что же вам ответил Макайр? Помимо того, понятно, что поздравил с феноменальной удачей?
- Он сказал, что дело надо обсмотреть со всех сторон, потому что нам придется вмешаться во внутренние дела других стран. А для меня Испания сейчас не страна, а поганый застенок. И чем активнее мы туда вмешаемся, тем будет лучше и для испанцев, и для нас, американцев. Я очень хочу, чтобы мы были первыми, кто принесет им освобождение...
- А кто может им принести освобождение кроме нас?
- Те же русские.
- У вас есть реальные основания так полагать?
- Их встретят с восторгом... Они там оставили о себе добрую память...
- В Аргентину, конечно, лезть трудно, Пол... Почти невозможно... Наши позиции там весьма шатки... Слушайте, а почему вы считаете, что мы вообще должны лезть? Если вы взяли в кулак такое звено, тогда вся их работа станет подконтрольной. Это же нам в тысячу раз выгоднее, чем разом их всех прихлопнуть...
Роумэн словно бы споткнулся, ответил с болью:
- Именно об этом Макайр прислал мне в Мадрид телеграмму месяцев семь назад.
- Вы так давно вышли на сеть?
- Нет, тогда еще не вышел... Просто он уже тогда считал возможным обращать наци в нашу агентуру...
