- Красиво, да?
- Ох, как красиво!
- Нет города более прекрасного, чем Нью-Йорк.
- А почему его ругают ваши писатели?
- Так полагается. Ругают обычно то, без чего жить не могут. К чему равнодушны - то не ругают.
- Мы поедем к тебе или ты сначала покажешь мне город?
- Мы совместим эти два занятия, человечек. Поскольку мне некуда везти тебя, квартиры-то у нас нет, придется побродить по городу, ты решишь, в каком районе мы снимем номер. А заодно я покормлю тебя.
Она прижалась к нему, ткнулась лицом в шею:
- Тебе не приходило на ум, когда мы летели через океан, что людям Гаузнера стоило бы нас взорвать?
- Еще как приходило.
- Боялся?
- А мы бы с тобой все равно уцелели. Упали б около острова, там рыбаки живут, пять домиков на берегу океана. Промерзли бы, конечно, но это не беда, согрелись бы в кровати.
- Послушай, за что мне выпало такое счастье, а?
- За твои прегрешения.
- Неужели бог такой добрый?
- Мой - очень. Я его часто вижу. Точь-в-точь, как на маминой деревянной иконе; он мне часто подмигивает: давай, мол, Пол, все идет, как надо, жми.
- Ты это сейчас выдумал?
- Честное слово. Только не кричи так, я тебя слышу.
- А я ничего не слышу.
- Открой рот и начни глотать, сразу уши прочистятся.
- А я не хочу. На посадке моторы так страшно ревут, что кажется, вот-вот пропеллеры заклинит от напряжения.
- Ты плохо пристегнулась.
- По-моему, все в порядке.
- Затяни ремень потуже.
- А как же отстегиваться, если начнем падать? Не успею к выходу.
Он засмеялся:
- Глупышка, ты не успеешь ничего понять, если он начнет падать, это все происходит в секунду, в этом вся прелесть аэроплана: трах - и нет!
- Не пугай.
- Страшно?
- Обидно.
- Выбрались, летим домой - и на тебе?! Ты про это думаешь?
- Конечно.
<Хорошо, если выбрались, - сказал он себе. - Очень хорошо, если все кончилось, но скорее всего дело только начинается, слишком уж ювелирная была работа, чтобы отпустить нас просто так. Главное - впереди, только б скорее началось. Самое страшное в жизни - ожидание, когда сердце тянет, а душу крутит и жмет; ожидание живет вместе с ощущением бессилия - ужасное чувство собственной малости; не зря человека заключают в тюрьму и держат неделями одного в темной камере... Тогда - по прошествии томительных недель, а то и месяцев - даже следователь кажется посланцем надежды; полная аберрация представлений, как мало человеку надо...>
В аэропорту - шумном, громадном, многоязычном - Роумэна окликнули.
- Представьтесь, пожалуйста, - Роумэн оглядел человека, который подошел к нему, неумело сжимая в руке букет красных гвоздик.
- Я Роберт Гилл, меня прислал мистер Макайр, чтобы приветствовать вас на родине.
- Как это мило, мистер Гилл, познакомьтесь, это моя жена.
- Очень приятно, меня зовут Крис.
- Это вам от мистера Макайра, - сказал Роберт Гилл, протягивая ей цветы. - А от меня - самые сердечные поздравления.
- Спасибо, - сказал Роумэн, тряхнув руку Гилла, - тронут, Роберт, сердечно тронут.
- Мистер Макайр просил меня помочь вам, если в этом возникнет нужда.
- Да пока никаких трудностей нет, еще раз спасибо.
- Вы намерены остановиться в Нью-Йорке?
- На несколько дней, чтобы завершить необходимые формальности, я ведь уроженец Нью-Йорка, поэтому хочу именно здесь обвенчаться. Миссис Роумэн понравился наш город даже с воздуха, возможно, она захочет поселиться здесь навсегда.
- О, я убежден, что ей так же понравится Фриско.
- Что это? - спросила Кристина.
Роумэн пояснил:
- Джентльмен так называет Сан-Франциско. Наверняка он с того побережья.
- Точно, я оттуда! - подтвердил Гилл. - Вот моя карточка, там живут родители, они будут рады, если вы решите остановиться у них на недельку-другую.
- Спасибо, Роберт, вы очень любезны, - ответил Роумэн, спрятав визитку в карман.
- И последнее, - заключил Гилл. - Если вы хотите встретиться с мистером Макайром перед тем, как начнете свадебное путешествие, он готов принять вас в любое удобное для вас время.
- Это замечательно. Если бы он нашел для меня минут сорок завтра утром - было бы прекрасно, мне очень нужно с ним поговорить...
...Макайр выслушал Пола, рассмеялся чему-то, хлопнул в ладоши, словно аплодировал невидимым актерам, поднялся с кресла и, расхаживая по кабинету, украшенному стягом Соединенных Штатов и портретами Линкольна, Рузвельта и Трумэна, заговорил:
- Итак, у них есть наш код, они вербуют наших людей и норовят играть своим агентом Полом Роумэном даже в Штатах?! Нет, каково, а?! Погодите, Пол, неужели вы всерьез верите, что у них есть ключ к нашему коду?
- А черт их знает.
- Как они могли получить ключ? От кого? Я не верю, что в наших рядах может быть изменник, я не верю в это.
- Я не думаю, что они блефовали, - сказал Роумэн.
Макайр долго расхаживал по кабинету; остановившись у окна, тихо спросил:
- Что подвигло вас на полет в Мюнхен, Пол?
- Информация, которую мне удалось получить. Я вышел на Гаузнера. Промедление было бы смерти подобно.
- Информация надежна?
- Абсолютно.
- Кто источник?
- Человек, которому я доверяю.
- Хм... Уж не думаете ли вы, что какие-то сведения просачиваются из этого кабинета в Мюнхен? - спросил Макайр.
- Вот уж чего не думаю - того не думаю, - улыбнулся Роумэн. - Хотя не грех было бы посмотреть, откуда к вам пришла секретарша. Слишком уродливая, такие падки на мужскую ласку, за это женщина готова таскать из огня каштаны.
- После вашей телеграммы я уже начал проверку, - ответил Макайр. Всех без исключения, Пол. Даже друзей, которым верю, как себе.
<Это он про Кристину, - сразу же понял Роумэн. - Он мягко стелет, этот Макайр, но держится абсолютно точно. Он прекрасно понимает, с чем я пришел, и он р а б о т а е т свою линию поведения мастерски. Я правильно сделал, что не отдал ему всю цепь Гаузнера, она еще пригодится мне, если придется идти ва-
