Унизительно это, да еще с моей-то мордой...
- А как выбрались?
- Индейца встретил... Он вывел меня... Вы думаете, я сейчас пью виски? Это чай, мистер, можете попробовать, если не верите...
- Я верю.
- Мы сегодня заночуем у этого индейца, его зовут Джонни... Это я дал ему такое имя, оно ему нравится, вообще-то он... Квыбырахи. Это значит <человек, в котором есть нечто от птицы>. Красивое имя, да?
- Очень.
- Его жену зовут Канксерихи... Красивая... Вообще-то она своих хорошо врачует и предсказывает хорошо, про дождь или там грозу за два дня предупреждает... Это уникальные индейцы... Они помесь гуарани с аче-гуаяки, которых отстреливают... Они перебрались сюда из Парагвая, там их отлавливают сетями и продают в дома белых, здесь этого нет, поспокойнее... Может, ее попросить заняться вами? Тридцать баков на стол уговорю...
- Ей-то хоть десять дадите?
- С ума сошли. Они не знают, что делать с этими бумажками... Подарю пару пуговиц, очень ценят пуговицы с униформы, гильзу дам. С каждым человеком надо жить по его закону, а не по твоему.
- За что вас судили, Шиббл?
Тот резко обернулся:
- А вам какое дело?
<Оп, птичка, - подумал Штирлиц, - вот я тебя и прихлопнул; когда слышишь, что 'с человеком надо жить по его закону', считай, что тебе открылась правда; воистину, не поступок нас выдает и не взгляд, а с л о в о...>
- Ровным счетом никакого, - усмехнулся Штирлиц. - Просто интересуюсь.
- Почему вы решили, что я был под судом?
- Я знаю об этом.
Шиббл остановил коня, медленно оглянулся, ловко бросил в рот маленькую трубку-носогрейку:
- Шпик?
- Вы меня не интересуете как личность, Шиббл. Меня волнуют ваши деловые качества. Мне очень не хочется повторять ваш эксперимент с безнадежным плутанием в сельве - всего лишь... Далеко еще до <человека, в котором есть нечто от духа птицы>? Я был бы чрезвычайно признателен вам, уговори вы его подругу... Вы сказали, ее зовут Канксерихи?
- Шпик, - убежденно повторил Шиббл. - Такое имя может запомнить только шпик.
Штирлиц показал глазами на тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся из чащи:
- Пожар?
- Здесь влажно, пожары редки... Это поселок, - Шиббл повернул коня, резко отодвинув рукой листву пальмы; звук получился такой, словно перетаскивали тонкое кровельное железо. За этой кряжистой пальмой, невидная с тропы, шла едва приметная дорожка, прорубленная между кустарниками; по ней они вскоре добрались до индейского становища - десяти хижин под конусообразными соломенными крышами на берегу ручья; на вытоптанной площадке, вокруг которой стояли хижины, горел костер, пахло жареным мясом и паленой шерстью.
...Вождь Квыбырахи, названный Шибблом привычным <Джонни>, оказался высоким, очень сильным мужчиной в широкой набедренной повязке и в некоем подобии шапки из птичьих перьев; на щеках были вытатуированы продольные стрелы, а на лбу - таинственный символ разума: голова индейца с зажмуренными глазами на фоне восходящего солнца.
Он поздоровался с Шибблом достойно, неторопливо, оценивающе, потом кивнул, и крепкие юноши племени бросились к коням путников, чтобы распрячь их, сразу же угадав еле приметный жест вождя.
- Это мой друг, - Шиббл кивнул на Штирлица. - Богатый охотник.
Квыбырахи ограничился сдержанным полупоклоном, руки Штирлицу не протянул, повернулся и неторопливо, ощущая свое величие, направился в хижину из пожелтевших листьев лиан.
Шиббл подтолкнул Штирлица вперед, усмехнулся:
- Только говорите медленно, он слаб в испанском... Подбирайте слова попроще. И сразу же объясните, что вам не нужен его проводник, ищете целителя, прокомплиментируйте его жене, скажите, что все белые знают ее имя и восторгаются ее волшебством.
Выслушав Штирлица, Квыбырахи поинтересовался:
- Вы верите в то, что говорят о ней белые люди?
- Верю.
- Но ведь то, что умеют делать белые врачи, Канксерихи не практикует... Она лечит по-своему... Каждая медицина хороша для своего народа...
- Я верю Канксерихи...
- Хорошо, она займется вами.
Женщина, видимо, была рядом с хижиной, потому что появилась сразу же, без тени смущения или испуга улыбнулась гостям, заметила некоторое удивление в глазах Штирлица и сказала что-то на своем языке.
- Она не умеет объясняться так, как белые, - пояснил вождь. - Я стану переводить ее слова на ваш язык. Она говорит, что вы, - он посмотрел на Штирлица, - никогда еще не видели такой большой и сильной женщины. Это правда?
Действительно, Канксерихи была очень толстой, живот был прямо-таки громадным, и поэтому обнаженная грудь казалась детской, недоразвитой.
- Я редко встречал таких красивых женщин, - ответил Штирлиц.
Лицо Канксерихи было и впрямь красивым, нежно-шоколадного тона; красота ее при этом таила в себе не вызов (Штирлиц отчего-то вспомнил подругу Роумэна; воистину, вызывающе красива), а, наоборот, умиротворяющее спокойствие.
Вождь снова кивнул, перевел слова Штирлица женщине, та чуть улыбнулась и произнесла несколько фраз; говорила она нараспев, словно бы растягивая удовольствие.
- Канксерихи говорит, что вы правы. Она действительно очень красива. Что вы от нее хотите? Предсказания по поводу вашего здоровья? Или врачевания?
- И того, и другого.
- Что? - не понял Квыбырахи. - Какого <другого>?
- Он хочет и предсказания, и лечения, - помог Шиббл, повторив Штирлицу: - Говорите ясными фразами, я же предупреждал.
Женщина пошла в угол дома, вернулась оттуда с большим мешком, развернула его посреди комнаты и начала раскладывать содержимое вокруг себя, словно девочка, готовящаяся к игре <во взрослых>: веера, высокую шапку из перьев, амулеты, острые деревянные палочки, кости, ракушки, опахала разной величины и цвета, баночки с сушеными травами и длинные, причудливой формы коренья; присмотревшись, Штирлиц заметил, что все коренья напоминают людей, замерших в той или иной позе.
Женщина надела на себя высокую шапку из перьев, взяла большое опахало и вышла на улицу. Штирлиц слышал, как она приказала что-то своим низким поющим голосом, - сразу же раздался топот босых ног, - потом произнесла несколько одинаковых, словно заклинание, фраз, и настала тишина.
- Сейчас ей принесут снадобье, - пояснил вождь. - Это сделает ребенок, потому что он чист. Без снадобья она не сможет делать свое дело, а вы - излечиться... Чем вы отблагодарите ее? Она после своего дела два дня лежит без движения, очень устает...
- Вот, пожалуйста, - сказал Шиббл, достав из кармана огрызок карандаша, три пуговицы, гильзу и красивую пудреницу.
- О, как красиво, - заметил Квыбырахи, взяв пудреницу. - Что это?
- Магический сосуд для окрашивания лица, - ответил Шиббл.
- А зачем окрашивать лицо? - поинтересовался Квыбырахи. - Перед церемонией обращения к душам отцов с просьбой о ниспослании хорошей охоты?
- Можно, - легко согласился Шиббл. - Но лучше, когда эту мазь используют перед днем любви.
- Ага, - кивнул вождь, - я понял, - и он положил пудреницу рядом с собой. - Я недавно взял двух молоденьких жен, попробую окрасить их лица из вашего магического подарка. Благодарю... Теперь
