- Наоборот, жарко; знание предполагает избыточность движений, вот в чем вся штука.
Рабинович снова подключил капельницу, заметив:
- Тебе, кстати, это не помешает, ты и г р а л всерьез, надо промыть кровь, алкоголь бьет по сосудам - в первую очередь. Значит, сначала я закажу пневматику в операционной, а потом уже у тебя, я верно понял?
- Ты гений, - ответил Спарк. - Понимаешь все с полуслова.
Рабинович снял очки, лицо его сделалось совершенно беззащитным, диоптрия минус восемь, глаза пепельные, в опушке длинных, девичьих ресниц.
Остановившись возле двери, он обернулся к Роумэну:
- Ты помнишь, что тебе надо играть оптимистический истеризм и хамство?
- Мне это и играть-то не надо, - вздохнул Роумэн. - Это моя сущность... Пошел вон, чертов эскулап...
Элизабет вздохнула:
- Дорогие мои шпионы, я никогда не могла предположить, что вы способны на такие длительные игры! Как не стыдно! Отчего вы меня не посвятили в дело с самого начала?
- Ты бы все провалила, - ответил Спарк. - С такими, как ты, играют втемную.
- Не сердись, сестричка, - сказал Роумэн. - Мы с Грегори старые волки, нам это не впервой, а тебя такая игра могла поломать. Слава богу, что Спарк встретил Рабиновича, это лучший выход, и прекрасно, что макайры успели оборудовать в <Президенте> вчерашний стол, - понятны звонки ж у р н а л и с т о в... Они скоро явятся сюда, вот увидишь... И это будет очередная ошибка Макайра... Теперь по делу, люди. Из Барилоче я получил очень важную информацию - это раз. Джек Эр, в случае чего, знает, что ему делать, - это два. Все, люди, идите. И навещайте меня по очереди. И пусть Элизабет не забывает приносить соки... Позвони двум-трем подругам, расскажи, что мины рвутся рядом, умирает одногодка Грегори, вот они незарубцевавшиеся раны войны... Письмо Кристе тебе поможет написать Грегори... И всегда помни, сестра, твой дом нашпигован п о д с л у ш к а м и... Только когда Макайр... Нет, не так, - Роумэн потер лицо пятерней, - только е с л и Макайр поверит, что мне каюк, он оставит вас в покое... И пили Грегори, все время говори ему, как надо беречь здоровье: <Смотри, что стало с бедным Полом, у нас все есть, мы обеспечены на пять лет вперед, не надрывайся на своей паршивой студии, береги себя, ты нужен детям, что я буду делать одна>...
- Фу, как противно, - сказала Элизабет. - Я никогда не смогу так говорить.
- Придумай, как можешь, - усмехнулся Спарк. - Ты порою бываешь невыносима, вот и зуди, вечером поедем купаться, все продумаем на пляже, срежиссируем, чтобы не было ляпов...
- Да уж, - попросил Роумэн, - не подкачайте, ребята...
Когда Спарки ушли, он откинулся на подушку, увидел перед собою веснушки Кристы и сладко уснул.
...Океан был тугим и ревущим, хотя ветер стих еще утром; зеленая мощь воды медленно вываливала самое себя на песок; пронзительно кричали чайки; тихо шелестела листва высоких пальм; блаженство.
Спарк разделся первым, взял Питера и Пола, мальчишки обвили его шею цепкими ручонками, и они вошли в воду.
- Осторожно, Спарк! - крикнула Элизабет. - Что-то чайки слишком громко кричат...
- А ты слышала, чтоб они кричали тихо? - Спарк раздраженно пожал плечами, потому что рядом с ними пристроилась парочка; вышли из машины, припарковавшись через три минуты после того, как Грегори притормозил; появились как из-под земли: п а с у т.
- Не сердись, милый, - ответила Элизабет, направляясь следом за ним. - Я понимаю, каково тебе, но и я не нахожу себе места...
- А Пол умрет? - спросил младший, названный в честь Роумэна Полом.
- Не говори ерунды, - рассердился Спарк, хотя понимал, что его слова соседям не слышны, океан таит в себе постоянный шум, не то, что море; отсюда и до Японии - вода; что-то в этом есть противоестественное, слишком уж величественное; прижал к себе мальчишек еще теснее.
После того, как их вернули домой, когда Роумэн с д а л с я, постоянное ощущение тревоги за детей жило в нем каждую минуту; днем, когда он сидел на студии и разбирал с режиссером и актерами мизансцену, ему виделись страшные картины; бросив коллег, Спарк мчался к телефону, набирал номер дрожащим пальцем, ощущая, как внутри все ухает и кровь тяжело молотит в висках, слышал ровный голос Элизабет, визг мальчишек, моментально успокаивался, возвращался работать; однако по прошествии часа, а то и меньше, его снова начинало мучить кошмарное видение: пустой дом, тишина, могила какая-то: зачем жить, если мальчиков нет рядом?! По ночам его мучили кошмары, он страшно кричал, не в силах разорвать душный обод сна; Элизабет трясла его за плечо, он бежал в ванную комнату, пускал воду: с м ы в а л дурной сон с кончиков пальцев сильной струей воды, свято верил, что это помогает, - то, что привиделось, ни в коем случае не сбудется, если только вовремя смыть ужас; уснуть больше не мог; утром пил самый крепкий кофе, какой только можно заварить, чтобы на студии не клевать носом; деньги платят тем, кто активен, сонных увольняют и, в общем-то, правильно делают, прогресс движут моторные люди, им и карты в руки. Иногда, возвращаясь домой, он боялся открыть дверь, если не слышал голосов; однажды приехал не в семь, как обычно, а в пять, оттого что разламывалась голова; ни Элизабет, ни мальчиков дома не было; полчаса он метался по комнатам, стараясь найти следы насилия, записку, какой-нибудь знак беды; не выдержал, позвонил в полицию; через шесть минут приехали п а р н и; через десять минут вернулась Элизабет с мальчиками, - уезжала в магазин, пятница, надо сделать закупки на уик-энд.
После этого случая Спарк впервые подумал о враче: так дальше нельзя, постоянное ожидание ужаса, можно сойти с ума или порвется сердце: как тогда жить Элизабет, что она может, кроме как растить мальчиков и любить меня?!
Спарк понимал, что к любому врачу идти нельзя, только к другу, которому веришь; начал листать старые записные книжки, натолкнулся на фамилию Рабиновича и сразу же вспомнил человека с беззащитными, детскими глазами; правда, в очках он был другим, лицо становилось надменным и даже чуточку жестоким; на фронте, под Арденнами, потеряв очки, чуть не угодил в плен к немцам, расстреляли б в одночасье, слишком типичное лицо - с карикатур гитлеровского <Штюрмера>. <Все-таки я убежал, - веселился Рабинович, - а меня за это наградили <Медалью за храбрость>; смешно, отличают тех, кто лихо бегает>. Про то, как он оперировал под бомбами, не рассказывал, об этом написали в <Лос-Анджелес тайме>, с тех пор его практика стала широкой, ветераны лечились только у него, даже те, которые не очень-то жаловали евреев.
К нему-то и пошел Спарк; напомнил, как до войны они, еще учась в колледжах, принимали участие в соревнованиях по бегу, рассказал о тех, кто вернулся, кто погиб, поинтересовался, не помнит ли доктор Роумэна. <А, это такой здоровый, он еще ломался пополам, когда смеялся, да?> - <Точно, у тебя хорошая память, он сейчас в <Юниверсал>, совершенно сдало сердце, а вот я потихоньку схожу с ума>.
Рабинович пригласил своего психиатра, во время беседы Спарка с врачом ни разу их не перебил, молча наблюдал за тем, как коллега выписывал успокаивающие средства, а потом, когда они остались одни, заметил:
- Не вздумай принимать эту муру, Спарк. У тебя шок, понимаешь? И пилюлями тут не поможешь. Только ты сам можешь себя вылечить. Ты рассказал мне все, кроме того изначалия, которое родило в тебе страх за детей. Объясни все, тогда я дам тебе разумный совет. Кардиолог обязан быть психиатром, потому что многие сердечники после инфаркта становятся тюфяками, дребезжащими трусами... А до того, как стукнуло, были орлами, от моих советов отмахивались: бросьте пугать, доктор, жизнь дана, чтобы г у д е т ь, - и все такое прочее... А как прижало, так сразу лапки кверху... А другие - таких, правда, меньшинство, - наоборот, пускаются во все тяжкие, все равно, мол, помирать... И к первому, и ко второму типу нужны свои ключи... У тебя была какая-то трагедия с детьми?
Спарк внимательно оглядел кабинет Рабиновича, его лицо, руки, - он был убежден, что в руках человека сокрыт характер не меньше, чем в глазах и мочках ушей, - вспомнил слова Роумэна, что о похищении никому нельзя говорить, надо лечь на грунт, полная пассивность, и г р а со всеми, только это гарантирует нас от горя; бить можно лишь в том случае, когда на руках полный покер, силе противопоставима только сила, закон баланса, ничего не попишешь.
- Мальчиков похищали, Эд, - тихо сказал Спарк.
- Кто? Маньяки?
