- Давай я тебя понесу... Можно?..
Она кивает.
Я беру ее на руки, бегу по лесенкам, а на третьем этаже лампочка перегорела. Темно, только с улицы фонарь в окошко светит.
- Ты устал? - спрашивает она шепотом.
- Не!
- Честно?
- Честно!
- Все равно... Отпусти меня...
- Почему? - спрашиваю я. Потому что донес бы ее не то что до ее пятого этажа - до неба...
- Отпусти...
Я отпускаю, мы стоим в темноте, а в квартирах орут телевизоры, здесь очень хорошо все слышно.
- Я тебя очень люблю! - говорит она. - Я еще никогда так не любила!..
- Спасибо... - бормочу я.
Мне еще никто никогда такого... Меня только мама любила, но она про это не говорила...
- Ты такой дурак! - говорит она.
- Почему? - спрашиваю я.
- Потому! - говорит она и целует меня... И бежит вверх по лесенке...
А я остаюсь один в темноте. Я - дурак!
- Погоди!
Но она не останавливается.
Я бегу вслед, прыгаю через три ступеньки и больше всего боюсь не поспеть: вдруг она добежит и сразу позвонит!.. А мне ужасно много надо ей сказать!
Я догоняю ее у самой двери.
- Я люблю тебя! - говорю я ей.
- С ума сошел, тише!
- Я люблю тебя! Я...
Она зажимает мне рот теплой ладошкой, сердится:
- Тише! Сейчас из квартир начнут выглядывать...
Но из квартир никто не выглядывает.
- Я люблю тебя... - повторяю я шепотом.
'Здравствуй, мама! Прости, что так долго не писал...' - я сижу у окна, пишу письмо домой. В общежитии пусто. Городские живут дома, а те, что, как я, из поселков и деревень, разъехались. А я остался. Сначала из-за рыжей, а потом деньги кончились... На билет не хватило. Проживу как-нибудь на эту пятерку до сентября, а там в колхоз, сказали, поедем...
Домой очень хочется, к маме, к Ленке, к Николе Цыбулько... У Николы день рождения скоро, меня ждут. А я не еду. Так охота пройти по нашей улице - мимо клуба, мимо школы, вниз, в луга... Попрощаться со всеми.
Можно, конечно, уехать зайцем. Но со дня на день должно прийти письмо от рыжей... Как она там? Я бы и сам ей написал, да адреса не знаю...
Тоска в этом городе - никого знакомого, а сам он такой большой... Я заблудился уже дважды. Пока экзамены сдавали, я выучил три дороги от общежития: в училище, на пруд и к рыжей. А теперь хожу по городу, ищу те улицы, где мы с ней ходили, а найти не могу. Вечером хожу к ее дому. У всех окна горят, а у нее темно. Книжки взял в библиотеке, а читать не могу: прочитаю несколько строчек и начинаю думать. Главное - обо всем сразу: об училище, о море, о рыжей, о маме, о Полуночном, о школе, о рыжей, о рыжей...
- А ну попрыгай! - сердито требуют внизу, во дворе. - Звенит! А говорил - нету!
Это во дворе, у гаражей, парень моих лет разговаривает с пацаном.
- Ну, давай живо!
Пацан испуганно пятится.
- Меня в магазин послали за молоком... - бормочет он. - Попадет дома...
Гаражи надежно скрывают этот маленький грабеж от старушек, сидящих на скамеечке у подъезда. Зато мне с третьего этажа отлично все видно. И слышимость хорошая.
Я высовываюсь из окна.
- Эй! - кричу я. - А ну отзынь на три лаптя!
Парень задирает голову, ищет, кто кричал. Мы смотрим друг на друга.
- Как-как? - с ухмылкой спрашивает он. - Не совсем вас понял...
- Отзынь! - повторяю я.
Он вытряхивает у пацана деньги, смотрит на меня и улыбается.
- Может, выйдешь? - интересуется он. - Только, думаю, ждать долго придется...
Пацан уныло смотрит то на него, то на меня.
Я выхожу.
- Ты смотри, какой отчаянный! - ухмыляется парень. - И правда вышел... Ну а дальше чего?
- Отдай ему деньги! - говорю я.
- Правда? - спрашивает он. - А может, и тебе чего-нибудь дать?
- Отдай по-хорошему.
- Да что ты говоришь!..
Драться, честно говоря, мне не хочется. Я не люблю. Но, конечно, умею.
- Ну?! - говорю я ему.
- Что, драться, что ли, будем, бамбино? - ухмыляется он, состроив мне из пальцев 'козу'. - Смотри, забодаю...
('Смотри, забодаю' он говорит уже лежа. Упал он так неожиданно для себя, что еще не сообразил, что тут лучше промолчать...)
- Отдай ему деньги! - говорю я.
Он вскакивает, замахивается, снова падает...
- Отдай!
- ........! - говорит он, сузив глаза.
- ........! - отвечаю я.
- Убью! - обещает он и снова замахивается. - Гадом буду - убью!
- Будешь, будешь! - успокаиваю я, выворачивая ему руку. Это очень больно - мне выворачивали. Поэтому я стараюсь держать некрепко, так, чтоб не вырвался только, но он орет и брыкает ногами.
- Пусти! Ой-я!
- Отдашь?
- Пусти, отдам!
Я отпускаю. Парень вскакивает и отбегает к гаражам.
- Ты! - говорит он оттуда шипящим голосом. - Я тебя запомнил! Жди! и убегает.
Пацан понуро стоит в стороне.
- Да ладно, - говорю я. - Чего ты...
- Дома попадет...
- Сколько у тебя там было?
- Два пятнадчика...
Я лезу в карман пиджака. Но кармана нет, потому что, выбегая, пиджак я не надел.
- Пошли, - говорю я. - В общаге пиджак.
- Да ладно... - вздыхает он.
- Пошли, пошли.
На вахте сидит очень строгая женщина, ее задача, как я понял, никого не пускать. Ни за что!
- Куда? - спрашивает она строго.
- Домой! - решительно отвечаю я.
- А кто это с тобой? Посторонних не пускаем! - говорит она еще строже.
