Говно вдруг резко приподнялся, встал на колени и стал расстегивать свои кожаные, плотно обтягивающие ноги брюки:
— Бокал, бокал мне! Стас! Бокал хрустальный!
Смеясь, Стасик кивнул одной из девушек:
— Сонечка, там на кухне наверху…
Пока проворная Сонечка сбегала за бокалом, Говно приспустил брюки, обнажив тщательно выбритый пах с толстым коротким членом, покоящемся на больших отвислых яйцах.
— Ой, Говно, опять… — засмеялась, морщась синеволосая девушка, но сидящий рядом парень захлопал в ладоши:
— Во, давай, давай, Говно!
— Давай, Говно, коронный номер!
Соня протянула ему бокал, он поставил его перед собой на пол, взял член двумя пальцами, направил.
Желтая струйка полилась в бокал.
— О, отлично!
— Давай, давай, полный!
— Молодец, Говнюк!
Наполнив бокал мочой, Говно застегнул брюки, встал:
— Ваше здоровье, товарищи.
И одним махом осушил бокал.
Собравшиеся закричали, захлопали в ладоши.
Марина засмеялась:
— Господи… лапочка какая…
Говно кинул пустой бокал Соне:
— Держите, мадам.
Стасик похлопал его по желтому плечу:
— Отлично, старик.
— Я не старик! Я не старик! Я молодой!! — истерично закричал Говно.
— Молодой, молодой! — тряс его Стасик.
— Молодое мудило, я молодое мудиииилоооо! — тянул Говно, раскачиваясь.
— Ты молоодоеее мудииилооо! — подтягивал басист, катая по полу пустую бутылку.
— Блюз, блюз, Говно! — крикнула высокая девушка.
— Блюз, Говницо, — просительно тряс его Стасик.
— Нет, нет, нет! — качал головой Говно, — Нет, нет вам, товарищи.
— Ну чо ты, ну блюз!
— Спойте, чуваки! — выкрикивала высокая.
— Ну спой, хули ты…
— Давай, спой.
Говно опустился на пол:
— Черный, пой один.
— Не, я не буду.
— Я тоже.
— Ну хуй с тобой, — махнул рукой Стасик. Марина встала, подошла и села рядом с Говном:
— Спойте, я вас очень прошу.
Говно посмотрел на нее:
— Ой, бля, охуенная герла. Стае, откуда?
— Оттуда.
— Спойте, — Марина погладила его по плечу.
— Ой, — он закатил глаза, — Я умираю.
— Споете?
Он снова нехотя приподнялся, подошел, повесил на шею гитару.
Басист направился было за ним, но Говно отмахнулся:
— Черный, ты лучше после про стаканы споешь. Легонько перебирая струны, он откашлялся, сморщив свое худое лицо:
— Ой. бля, изжога от мочи…
Гитара его стала звучать громче и протяжней, вступление кончилось и Говно запел:
— Моини друзьяяя меняяя не люююбяяят, ониии лишь пьююют и бооольшеее ничегооо… И девооочкиии меняяя не люююбят, они лииишь трааах, трааах, трааах и бооольше ничегооо…
Он играл хорошо, почти не глядя на гриф, делая красивые блюзовые переборы. Его раскачивало, голова то и дело свешивалась на грудь, башмаки отбивали такт:
— Зачееем, зачееем я в бааар идууу с друуузьяминии, зачееем, зачееем я дееевооочек клаааду в кроваааать… Мнеее вооодка не нужнааа, пусть выыыпьют ее сааамииии, нааа дееевичьи пупкиии мнеее вооовсе наплеваааать…
Марина слушала этого угловатого парня как завороженная, не в силах оторваться от этих худых бледных рук, размалеванного лица, блестящих брюк. Он пел так просто и безыскусно, не заботясь ни о чем, не думая, не обращая ни на кого внимания.
— Пооойду, пойдууу я лучше вдоооль забооора и буууду присееедааать, кааак жооопа, нааа газооон… Я слааавы не хочууу, я не хооочууу позоорааа, пууусть мееент меняяя метееет, коооль есть нааа тооо резооон…
Блюз был бесконечным, долгим, заунывным и тоскливым, как и положено быть блюзу. Говно делал проигрыши, склонившись над гитарой, потом снова пел.
Когда он кончил, все захлопали, Стасик засвистел, а Марина подошла к Говну и поцеловала его в потную бледную щеку.
— Ой, я умер, — засмеялся он, похлопывая Марину по заду, — Стас, сука, давай поставь чего-нибудь, хули я тут на вас пашу!
— А чего ты хочешь, дорогуша?
— Ну чего-нибудь путевое, чтоб по кайфу пошло.
— «Звездные войны» есть.
— Я четыре раза смотрел. Давай другое.
— А больше… «Последнее танго в Париже».
— Это что?
— Хороший фильм.
— Ну давай, давай…
Все повернулись к телевизору, сидящие на полу подползли ближе.
Стасик включил видеоприставку, установил кассету.
Заискрил экран, пошли титры.
— А выпить не осталось? — спросил Говно, садясь рядом с Мариной.
Басист показал пустую бутылку.
—Ну ты и алкаш, — усмехнулся Говно, обнимая Марину и кладя ей голову на плечо, — Ой, устамши мы, товарищи артисты.
Стасик похлопал его по колену: — Отдыхай, я пойду чай поставлю.
— Во-во. Давно пора, — буркнул басист, ложась перед телевизором.
А на экране кудрявая Шнайдер в манто и черной широкополой шляпе шла по виадуку мимо неподвижно стоящего, смотрящего в землю Марлона Брандо.
Марина смотрела этот фильм еще лет семь назад, когда его называли «хулиганским» и «порнографическим».
Вот сейчас она обратится к толстой негритянке за ключом от сдаваемой квартиры, и та, передав, схватит ее за руку, истерически смеясь и осыпая вульгарными комплиментами.
— Вы такая миленькая, молоденькая! — выкрикнула плохо освещенная негритянка и Шнайдер вырвала
