мокрого бетона шлюза тянуло стылой сыростью. Кравченко глубоко вздохнул. Ночь. Рваные клочья облаков в небе. Железнодорожный мост. И вдруг – грохот, лязг – по мосту огненной гусеницей – скорый поезд. Кравченко смотрел верх – вот она теория относительности в действии: поезд мчится, берега проплывают мимо, а мы вроде стоим и ни с места. Только плеск воды за кормой, серая пена. Куда плывем? Где бросим якорь? Что предстоит увидеть завтра утром, из окна каюты – какие осенние леса?
Напоследок перед сном ему захотелось зайти в рубку. Пусть это и двухпалубная калоша, переделанная из старого буксира, но все же корабль. А быть на корабле и не увидеть, не ощутить в руках своих штурвал – грешно.
Он поднялся по трапу. Хотел постучать в дверь рубки, но вдруг услышал приглушенные голоса – мужской и женский. Значит капитан Аристарх не один, с ним дама?
– Лиличка, ты никак не хочешь меня понять…
Кравченко замер – Аристарх, и эта маленькая няня – стойкий оловянный солдатик.
– Прекрасно я вас понимаю.
– Добра я тебе желаю. Добра и счастья, поэтому и говорю – что ты делаешь, опомнись. Как ведешь себя? На глазах у всех так унижаться. И перед кем? Бегаешь за ним, как дворняжка… Больно смотреть, сердце разрывается.
– А вы и не смотрите, кто вас заставляет?
– Да подожди ты? Куда? Я ж, Лиличка, не в обиду тебе, не в оскорбление… Не смотрел бы я на все это ваше с ним, да не могу… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
– И поэтому дворняжкой меня называете? – Голос девушки Лили был тихим, равнодушным.
– Да не цепляйся ты к словам-то! Мне, может, еще хуже, чем тебе, когда я это говорю… А не сказать я не могу. Ты должна понять – ты роняешь себя, ты… что ты на меня так смотришь? Ты что?
– Мне иногда кажется…
– Что тебе кажется? Ну что?
– Добра вы, может, и желаете, только не Алексею… не Алексею Макаровичу. Остерегаться ему вас надо. А значит, и мне.
– Ну что ты городишь, Лиля? Леху Ждановича я знаю больше, чем тебя. И про него самого, и про баб его многое мог бы тебе порассказать…
– Спасибо, не нуждаюсь.
– А зря. Дураки только на своих ошибках учатся, умные на чужих. Жестокий он к бабам человек – понимаешь ты? Не женится он на тебе никогда – понимаешь ты? В лучшем случае сойдешься ты с ним, забеременеешь. А потом он тебя бросит, как бросал на моей памяти многих. Ты знаешь, какие у него бабы были? Королевы. Шведка одна – вообще модель, богатая. Он и ее бросил. А ты… Ну что такое ты? Ну, ты, Лиля, молодая – да, в этом твоя сила пока. На мужиков определенной категории, вроде меня, например, как ударная волна это действует. Но ему-то, Лехе и молодость твоя – до фени.
– Ну и пусть. Пустите, мне к Марусе надо.
– Да спит Маруся без задних ног! Ишь ты, вчера про девчонку даже и не вспомнила, когда с ним на машине рванула, а сейчас…
– За что вы его так ненавидите?
– Я Леху ненавижу? Да много чести мужику. Что ты болтаешь?
– Нам всем надо быть с вами осторожными, вот что, – сказала Лиля совсем тихо.– Я не знаю еще почему, но я чувствую…
– Ты что, боишься меня?
– Нет, пустите, отпустите мою руку, я ухожу.
За дверью послышалась какая-то возня, сдавленный возглас, затем Лиля вылетела из рубки и, едва не сбила Кравченко с ног. Быстрые шаги ее затихли, и только тогда Кравченко, постучав в дверь, вошел.
– Разрешите на ваше хозяйство взглянуть, Аристарх?
Капитан Аристарх Медведев медленно обернулся. Казалось, его мощная медвежья фигура подавляет в тесной рубке все пространство, все предметы. Впереди вновь замаячили прожектора шлюза.
– Можно мне тут с вами побыть, пока в шлюз входим, швартуемся? – повторил Кравченко, – Я не помешаю?
Капитан Аристарх, словно, и не слышал его просьбы. Он был здесь, на своем капитанском месте, у штурвала, и вместе с тем далеко-далеко.
После шлюза Кравченко вернулся в свою каюту. Остаток ночи он проспал как убитый и не видел никаких снов. А утром, выглянув на палубу, окунулся в туман, как в молоко.
Белая мгла. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не видно. Теплоход стоит. Гудок, еще один, еще – два коротких, один длинный. Голоса где-то там, на корме…
Кравченко принял душ, привел себя в порядок. Эх-ма, на часах половина десятого – где мы, в какой акватории? Что поделывает проблемный клиент? Ему представлялось, что стоит их «Крейсер Белугин» где- нибудь посреди огромного, как море, водохранилища. А оказалось, что стоят они возле пристани Кантемировские дачи, примерно в шестидесяти километрах от Москвы. Об этом сообщил один из матросов – вынырнул, как из ваты, из тумана, удовлетворил любопытство пассажира и снова пропал, будто испарился.
На корме, в самом тихом, защищенном от ветра месте завтракали – был накрыт самый обычный садовый стол, стояли стулья из белого пластика. На столе были термосы с горячим кофе, пакеты с соком и молоком, холодные вчерашние котлеты и гора бутербродов. За столом Кравченко застал лишь Варвару, Лилю и дочку Долгушина Марусю. Кроме них на палубе издавала самые разнообразные крики, прыгала, ползала всякая
