живность: в большой клетке дышали воздухом два зеленых попугая-кореллы, рыжий кот смачно лакал молоко из блюдца, между ножками стола блуждала заторможенная черепаха. А со спинки стула, взгромоздившись на нее как на насест, презрительно наблюдал за всей этой утренней суетой уже однажды виденый Кравченко павлин по фамилии Кукин. Он первый заметил, что в полку завтракавших прибыло – издал свой протяжный мяукающий крик и… распустил хвост.
Кравченко застыл – если это был не восторг, то что это было, скажите? Эта глупая, смешная райская птица… На фоне тумана ее глазастый изумрудно-золотой веер-хвост смотрелся просто фантастично.
Представить прежнего Виктора Долгушина рядом с этой птицей было невозможно. «Павлины, говоришь», – хмыкнул Кравченко, но… Что лукавить, если павлин и являлся новым символом «Крейсера Белугина», то символ этот лично ему, Кравченко, вполне подходил. Пусть все это на фоне тумана и попахивало отпетым кичем, но все-таки какая-то своеобразная неуловимая прелесть в этом была. Прелесть, плесень, дурман, разложение, распад, декаданс – короче полный п….ц! – подумал Кравченко и принял из рук заботливой Лили чашку крепкого кофе.
– Доброе утро, – тоном крошки-ангела поздоровалась с ним Маруся. Для завтрака на свежем воздухе она была одета в красный комбинезон. Лиля уговаривала ее не снимать капюшон – «Ушко больное, надует».
– Привет, – Кравченко выдавил из себя улыбку.
– Ты как гора, – сказала Маруся. – Как великан из сказки. А ты добрый?
– Я? – своим вопросом, она как и в первый раз поставила Кравченко в тупик. – Не-а, я злой. Я Бармалей.
– Тогда на, укуси меня, – Маруся доверчиво протянула ему ладошку.
– Не хочу, ты невкусная, – Кравчнко отхлебнул кофе – мать моя, командирша, видела б его сейчас Катя!
– Маруся, не вертись, – одернула ее Лиля. – За столом сыпать вопросами как из рога изобилия – неприлично.
– Как из чьего рога? – уточнила Маруся.
– Как из рога козы Амалфеи, вскормившей маленького Зевса, помнишь, мы с тобой мифы читали?
– Не рановато ей мифы-то греческие запоминать? – спросил Кравченко.
– Виктор Георгиевич считает, что античность – это наше все, – ответила Лиля. – Духом античности надо проникнуться с самого раннего детства. Это основа любого образования.
– Не знал, что Долгушин на античности повернут, – Кравченко потянулся за бутербродом. – Ну, это мода, наверное, новая. Кто-то в буддизм, как БГ, кто-то Каббалу штудирует, кто-то в монастырь на Соловки подается.
– Мода тут ни при чем, – прервала его Варвара. – А ты вообще разговорчивый тип, я еще вчера это заметила. И не слишком-то радеешь о своих прямых обязанностях.
– Кстати, а где Алексей Макарович? – поинтересовался Кравченко.
– Он у себя в каюте, – Лиля потупилась.
Кравченко глянул на нее с любопытством – после вчерашней сцены в рубке он пока еще не решил, как относиться ко всему услышанному.
Туман рассеялся лишь к полудню. Однако теплоход в путь не тронулся. Кравченко с борта осматривал окрестности. Пристань Кантемировские дачи располагалась в бухте, окруженной сосновым лесом. Берег был крутой, песчаный. На берегу вдалеке виднелся поселок. До водохранилища, как понял Кравченко, они так и не доплыли – оно было где-то там, впереди, за лесом и песчаной косой. Движение на реке возобновилось. Шли баржи – в Москву, промчалась «комета» из Москвы в Дубну. Пулей просвистел роскошный, белый, как снег, катер. А следом за ним, безнадежно отставая, мимо «Крейсера Белугина» пропыхтел серый буксир, обвешанный по бортам старыми покрышками. В общем, жизнь на реке вновь била ключом.
Била она ключом и на Кантемировской пристани. Место было вполне цивилизованное, радующее глаз предложением самых разнообразных услуг – пожалуйста, касса по продаже билетов на речной транспорт, рядом с причалом – охраняемая стоянка для машин. Тут же небольшой павильон – магазин «Тысяча мелочей», возле – уютная шашлычная.
Владелец ее – упитанный молодец в «адидасах», подрулив к пристани на новеньком джипе, рысью поднялся по трапу и тепло был встречен капитаном Аристархом. Было видно, что владелец – старый знакомец всей компании, не раз в прошлом получавший выгодные заказы на мясо-гриль и шашлыки. Вскоре шашлычная заработала на полную мощность – по пристани пополз щекочущий ноздри аромат жареного мяса.
Кравченко пригляделся к стоянке машин и – ба! увидел среди других авто знакомую белую «Тойоту» с разрисованными боками. Видимо, ее снова «вернули» Ждановичу какие-то неведомые его друзья, не поленились даже перегнать за шестьдесят километров. Рядом с «Тойотой» стоял старый «Форд» с тонированными стеклами и разбитой передней фарой. Кравченко не обратил на него внимания, и, как оказалось, – напрасно.
На «Крейсере» царила полнейшая идиллия – Маруся под присмотром Лили резвилась на палубе – бегала, прыгала, гонялась за павлином, который тоже был не лыком шит – то и дело оставлял на палубе известковые следы собственного протеста и жизнедеятельности. За павлином с тряпкой и шваброй ходил матрос – убирал. К пристани, ведя велосипед, спустился Саныч. Оказывается, он сошел на берег еще до завтрака, куда-то ездил, а теперь вернулся. За его спиной болтался тощий рюкзак. Кравченко до сих пор еще не сказал с этим парнем и пары слов. Вот и сейчас Саныч его просто проигнорировал, оставил велосипед на палубе, а сам скрылся в кают-компании.
Время словно остановилось. Часам к пяти, разомлев от сытного обеда с шашлыками и совершенно озверев от полнейшего безделья, Кравченко ушел к себе в каюту. Ему давно пора было позвонить Кате и на работу, в чугуновский офис. Катю он не застал, в офисе отметился и сказал, что заедет по возможности завтра – с утра. Это было опрометчивое обещание, давать его, находясь на какой-то дачной пристани, бог знает где, не следовало. Но Кравченко решил и на это пока забить – утрясется все и с основной работой.
Уже выходя, он заметил на столе что-то, прижатое перевернутым стаканом. Это была пластиковая карта
