она пошла в своих гипотезах дальше. Насчет возможного мотива!
– Насчет мотива, сказанул тоже, – хмыкнул Катюшин. – Линк признался мне: Марта вообразила, что у Сукновалова-Куртиса с Ириной что-то было прежде, что они, возможно, когда-то были любовниками и вот встретились… Но подозревать всерьез стала только после убийства девочки. Ее рассказ об этой Крикунцовой и то, как Сукновалов сразу же собрался, заспешил из дома, хотя вроде бы прежде ни о каких делах вовсе и не заикался. Как раз около пяти было, а он вдруг на стройку собрался. Марта на следующее утро, когда Крикунцову мертвой нашли, с Линком своими подозрениями поделилась. И вдруг вспомнила, что, когда Преториус лежала в больнице, ее отец, профессор Линк, готовя ее к операции, собирал все медицинские данные, в том числе в истории болезни была и справка о сделанном Преториус в молодости аборте. Марта позвонила в больницу знакомому врачу, попросила поднять архив. Она всерьез подозревала, что… хоть это и кажется сейчас полным абсурдом, что у Преториус была связь с Сукноваловым в прошлом…
– У кого что болит, – тихо заметила Катя. – Потеря ребенка. Марта ни о чем другом не могла думать.
– А когда на следующее утро она узнала девичью фамилию Преториус, она… наверное, это для нее было как удар грома. Она позвонила ее мужу. И тот сообщил ей, что Григорием Петровичем Сукноваловым звали пропавшего без вести брата Ирины, которого она столько лет безуспешно разыскивала и оплакивала.
– Да, история. – Илья покачал головой. – Чудно – все вроде на наших глазах произошло, а не верится. И вдруг все встало на свои места, и все наши тайны вдруг…
– Не все, – сказала Катя. – А как же предсмертные слова Преториус? Неужели то был бессмысленный бред?
– А я разве не сказал вам? – спросил Катюшин. – Значит, забыл. Настоящий Григорий Сукновалов воевал в Афганистане. И вернулся с той войны инвалидом, потеряв руку. Протеза он не носил, рана не позволяла. Увечье это ему всю жизнь поломало, он и не женился, и пил из-за инвалидности своей. Куртис оттого, наверное, и выбрал его своей жертвой, что с одноруким ему справиться было легче. Он ведь… Он, мерзавец, только на слабых бросался, как бешеная собака, – на девчонок, на женщину беззащитную, на ребенка. А когда ему мужик попался, мужик настоящий, – Катюшин посмотрел на Кравченко, – он сразу хвост поджал… Ладно, насчет этого гада я все вроде вам доложил. А теперь…
– Где Иван? – спросила Юлия. – Дергачева выпустили?
– Его никто не сажал. Никуда. Ты что? – Катюшин вдруг густо покраснел. – Я… я никогда не верил, что он… Я просто сам разобраться хотел.
– А Марта его, спасателя этого, бросилась спасать в то утро, – сказала Катя. – Что бы она там про него ни говорила, но все же…
– Старая любовь не ржавеет. А он ее больше жизни любит. Это сейчас редкость большая, ребята, – назидательно изрек Базис и добавил: – Ну, дела!
Катюшин поднялся из-за стола. Пиво он так и не выпил.
– Я могу жене твоей два слова сказать наедине? – спросил он вдруг у Кравченко.
– Валяй.
Катя поймала на себе взгляды обоих: ах ты боже мой, какие церемонии! Она тоже выбралась из-за столика, и они с Катюшиным отошли от навеса, чувствуя за спиной волну всеобщего любопытства.
– Значит, уезжаешь? – медленно спросил Катюшин.
– Уезжаю, Клим.
– Когда?
– На завтра билеты взяли. Вечерний рейс. Марта с нами в Калининград уедет. Наверное, насовсем.
– А как же наша любовь?
– Любовь? – Катя чуть руками не всплеснула. – Чья?
– Моя. – Катюшин смотрел на Катю. – Эх, и зачем ты только сюда приехала?!
– Ты что же, жалеешь?
– Я об одном сильно жалею: не я этого подонка взял, а он, муж твой… герой-разведчик… Ты на меня теперь и не смотришь даже. Презираешь, наверное.
– Господи, Клим, какой же ты еще дурак!
– Дурак?
– Ну, дурачок. – Катя положила руку на плечо Катюшина. – Ты же замечательный, пойми, но я…
– Понял. Все понял. Будем друзьями. Пишите в Москву письма: поздравляю с Новым годом, ваш друг Клим. Эх, Катенька-Катюша… Что ж мне теперь, как Ваньке Дергачеву поступить?
– Как это – как Дергачеву? – испугалась Катя. – Ты что это выдумал?
Катюшин печально усмехнулся:
– Он за Мартой как нитка за иголкой. Везде и всюду. А я… самому, что ли, рапорт накатать? В Москву, в Москву! В академию экзамены сдать, что ли? Два года потом дурака можно валять, то есть, пардон, учиться, опыт генеральский копить. А через два-то года… может, что и изменится? Может, ты этого верзилу своего и в шею, а?
– Экзамены еще сдать надо, – ответила Катя. – Эх, Клим, Клим…
– Ну, что – Клим?
– Садовая твоя голова. – Катя наклонилась и звонко чмокнула на глазах у всех любопытных участкового в белобрысую макушку, как старшая сестра брата-второгодника. – Прощай.
