Темный инстинкт

его до дома и остался у него в квартире. Почему? Да потому, что там ему было спокойно и безопасно, никакой угрозы он не ощущал. О, взаимоотношения этих людей – очень интересная тема, я с удовольствием бы занялась ею, но… но не буду отвлекаться. Итак, Пустовалов остался, однако, как я уже вам говорила, Вадим, любое ограничение свободы – даже просто сидение в четырех стенах взаперти – для Пустовалова было нестерпимо. Поэтому он уходил бродить, хотя каждый раз возвращался к Гвоздеву – в место, где ему было хорошо, где никто его, как он выражался, «не трогал».

– А топор? – ввернул Кравченко.

– Когда Пустовалов закрылся в квартире с заложниками, у него с собой не было топора.

– Топор со следами крови нашли в квартире Гвоздева. Скорей всего это Мишкина кровь, но может, экспертиза и по другим жертвам что даст, – Сидоров обменялся взглядом с Шиповым. – Топорик не ахти себе – туристский. Он его у Гвоздева же и позаимствовал: тот сам признался. Божится, что не видел, как псих его брал с собой. Может, и не врет. Пустовалов его под плащ-накидкой всегда прятал, в которой его свидетели видели. Вещь эта действительно майора из тридцать четвертой квартиры, он ее Гвоздеву подарил, тоже регент признался. А что? Чем старье на помойку выбрасывать – пожертвовал алкашу. А Пустовалов им воспользовался. Холодно ему, что ли, было? Ну да, он же из больницы сиганул в чем был.

– Топор он брал с собой именно для самозащиты, – согласилась Наталья Алексеевна. – Насчет убийств мне трудно что-то предполагать наверняка. Но, видимо, между Пустоваловым и его жертвами всякий раз возникал конфликт, и больной…

– Конфликт с тремя? С шабашником, его братом, – Сидоров снова покосился на Шипова. – И с Мишкой? И на какой же почве они конфликтовали?

– Насколько я поняла, шабашник и калека в момент нападения на них Пустовалова находились в состоянии алкогольного опьянения. А значит, сами были возбудимы, может быть, агрессивны, вели себя не совсем адекватно. – (Тут Кравченко вспомнил, как инвалид ринулся под колеса его машины – да уж, неадекватное поведение.) – Все это Пустовалов мог ложно истолковать в качестве прямой угрозы. А на угрозу ответ его был в каждом случае одинаков: лучшая защита – нападение.

– А почему все же он стремился уничтожать лица своих жертв? – осведомился Кравченко. – Вы в прошлый раз нам кое-что пояснили, но там, в квартире, при беседе с ним вы ничего нового, необычного для себя не открыли?

– Заметила только то, что он не терпел, когда кто-то смеялся. Там мне, понятно, не до смеха было, но один раз я все же попыталась улыбнуться, так он сразу очень резко среагировал: «Не скаль зубы, журналистка. Что во мне такого смешного?» Скорей всего лицо воспринималось Пустоваловым действительно как некий фетиш: лицо смеется – над ним (так он воображал), лицо пугает, лицо оскорбляет, кричит, угрожает. Не человек в целом, а лицо, понимаете? Рот, выкрикивающий оскорбления, брань, глаза, смотрящие не так, как ему бы хотелось, зубы, которые «скалятся» не к месту. А в результате все это складывается в ненавистный фетиш – ЛИЦО СМЕРТИ, который приближается, угрожает и от которого надо немедленно избавиться. Лицо ребенка не пугало его, поэтому он не тронул мальчика. Он ведь даже из коляски его не вынимал. А мое лицо ему…

– Что? Пустовалов пацаном не прикрывался, даже когда тебе дверь открыл? – Сидоров подался вперед. – Он же кричал – убью, если кто…

– Малыш все время был в коляске. Он его не трогал, Саша.

Сидоров встал и отошел к окну.

– Ладно, Шура, что теперь говорить. Все кончилось, и слава богу. – Кравченко тоже поднялся, подошел к нему. Сидоров смотрел в черноту за окном. – Запомним мы с тобой одно: псих – он тоже человек. И все – баста. А человек – загадка природы. Ребус, одним словом.

– А что такое одержимость? – вдруг громко спросил Шипов. – Это ведь бесовство какое-то, что ли? Или, как там наши умники болтают, – мистицизм?

– Это такое состояние духа, Егор, – ответила Наталья Алексеевна. – И мистики никакой тут нет, хотя… Есть медицинское понятие одержимости, есть церковное, но думаю, они уж слишком категоричны, противоречивы и… А если проще… Представьте, что вы всем своим существом сосредоточены на какой-то идее, которая внезапно по ряду независящих от вас обстоятельств стала вдруг смыслом всей вашей жизни. Я назвала Пустовалова одержимым, но это метафора. Одержимый не обязательно психически больной.

– И это не болезнь мозга?

– С медицинской точки зрения, точнее, с моей собственной, – Наталья Алексеевна устало улыбнулась, – совсем нет.

– Ну, значит, я – ОДЕРЖИМЫЙ, – Шипов сцепил пальцы. – Я одержим одной-единственной идеей: я хочу знать, кто убил Андрея. Пустовалов, ну?

– Ты уже задавал этот вопрос, – вместо Натальи Алексеевны ответил Кравченко. – Умей слушать и оценивать, как на твои вопросы отвечают. Выводы же делай сам, парень.

– Какие выводы? Ну какие?!

– Пойдем, дружок, – Кравченко потащил его со стула. – Третий час ночи. Наталье Алексеевне, которой ты так громко восхищался, пора дать покой.

– Так получилось, Егор, что Пустовалов унес с собой все свои тайны, может быть, и тайну гибели твоего брата, – Наталья Алексеевна вздохнула. – Очень жаль, что ВСЕ ТАК ГЛУПО получилось. Не следовало твоим коллегам, Шура, идти так грубо напролом. Можно было и без насилия. Я думаю, шанс был все-таки…

– А ты подай на нас в суд, – фыркнул Сидоров. – Пострадала, мол, вследствие безграмотных действий. Только торопись, Наташка. А то все, что мы видели, причешут, подлакируют, да так, что и не узнаешь – это было на самом деле или что-то другое. Понапишут опять своих методичек, инструкций, приказик сообразят. Возведут всю ту нашу сегодняшнюю хреновину, эту «операцию «Ы», – он через силу улыбнулся, – в образец профессионализма. А что? Не могут, скажешь? Наш шеф, ежели захочет, сможет все. У него связи знаешь какие? Тут граница, таможня, машины из Финляндии табуном прут, ну, кое-кто и пользуется. А кто все на месте организует, чтобы с таможней не было проблем, с транспортировкой? Шеф. Ну и мы тоже крохи подбираем, – Сидоров пьяно хмыкнул. – Ладно. Операция «Ы» наша сегодняшняя, что ж… с точки зрения результата конечного оно вроде бы и ничего, обошлось: заложники живы, свободны. А уж какой ценой… Любой. Цель оправдывает средства, так, что ли, доктор мой Айболит? Победителя-то не судят, а?

– Ты – победитель, – тихо сказала Наталья Алексеевна. – Так что же еще тебе надо?