Темный инстинкт

– Гриша, ты что к моей принцессе пристаешь? – Зверева и Майя Тихоновна – обе в скромных домашних платьях (однако эта скромность была произведением лучшего европейского Дома мод) – усаживались за стол. Певица кротко улыбнулась брату.

– А мне хочется к ней приставать. Отчего-то. – Зверев взял из вазы другой персик, надкусил. – Лисенок сегодня постится.

– Лиса, у тебя ничего не болит? Как себя чувствуешь? – заботливо осведомилась Зверева.

– Спасибо, хорошо. Прекрасно.

– Тебе надо больше бывать на воздухе и больше есть. Смотри, совсем прозрачная стала. Приедем в Москву, сделаем полное обследование – думаю, диету твою пора пересмотреть. Если врачи позволят, осенью поедешь в Зальцбург, там есть клиника хорошая, мне говорили. Живот сегодня не болел?

– Нет.

– Ну, тогда все хорошо. Очень сыро в доме, – Зверева уже обернулась к Файрузу. – Надо протопить камины в гостиной и зале.

– Может, прибавить отопления? – секретарь кашлянул. – Простите, я правильно выразился, как это по- русски…

– Мы тебя поняли, Агахан, – Зверева наградила и секретаря царственно-благосклонной улыбкой. – Нет, не надо отопления. Достаточно хорошенько протопить камины.

– А мы на даче в холода печку всегда топили, – Майя Тихоновна положила себе на тарелку яичницу- глазунью с ветчиной и помидорами. – Милое дело: дрова в печке трещат, убаюкивают. Все эти ваши новомодные обогреватели, эти камины-душегубки – муть. То ли дело печь – вот это вещь. В Европе вся эта жантильная видимость только из-за их несусветной жадности пропагандируется.

В столовую вошел Шипов, переодевшийся в сухое. Поздоровался со всеми и сел на свободное место.

– У нас на старой даче тоже печь была, – сказала Зверева.

– В прошлом году, – Майя Тихоновна улавливала вилкой в тарелке скользкий от желтка кусочек ветчины, – в прошлом году, ну, когда мы с агентом по недвижимости ездили дачу для тебя подбирать, я в Краскове очень даже приличные видела. Не хуже, чем эта твоя мхатовская на Николиной Горе. И как раз с печным отоплением.

– Да эту хижину все равно сломали бы, Майя Тихоновна! И печку бы вашу порушили, – усмехнулся Новлянский. – На Николиной дом до фундамента разобрали, мало ли, что в нем когда-то сама Книппер- Чехова жила. Там же все заново строить пришлось. Главное – участок хороший выбрать, а дом…

– В Краскове участки что надо. И места красивые, тоже вот все сосны, песочек, на здешние угодья похожи. Этот дом ничего, но такая все-таки даль! Нет, Марина, тебе его продать со временем придется. – Майя Тихоновна уже подбиралась к пирожному с кремом. – Зря вы меня тогда не послушали. Надо было этот дом продать, а на Краскове остановиться. Да, кстати…

Тут заработал радиотелефон. Файруз дотянулся до буфета, где он лежал.

– Дача Зверевой Марины Ивановны, кто говорит? – Он сделал жест, призывающий к тишине. – Марина Ивановна, это из посольства Великобритании, секретарь господина Милвертона сообщает, что доставили какой-то клавесин… Да, да, слушаю вас со вниманием.

– Кстати, Марина, я совсем забыла тогда тебе сказать, – Майя Тихоновна слегка умерила свой командирский голос. – Ведь там, в Краскове, ну, когда ты мне поручила отвезти те деньги, ну помнишь, я знаешь кого там встретила? Вернее, не встретила, а увидела…

– Марина Ивановна, секретарь господина Милвертона спрашивает, когда вы вернетесь в Москву, – шепотом осведомился Файруз.

– Не знаю, не решила еще, на той неделе или… Тут все решится, Андрюшу проводим и… – Зверева вздохнула. – Неужели не понятно, что мне сейчас не до этого? Придумай что-нибудь сам.

– А что это за англичанин такой из посольства с клавесином? – спросил Зверев.

– Чудак один. Весьма приличный музыкант, несмотря что атташе по культуре или что-то в этом роде. Очень милый. В прошлом году приобрел на аукционе подлинный клавесин Чимарозы,[6] – Марина Ивановна подлила в чашку фруктового чая. – А сейчас привез его сюда. Играть на нем собирается. Там очень необычный звук.

– Клавесин Чимарозы? Да ведь это кучу денег, наверное, стоит? – Зверев прищурился. – А от тебя что он хочет?

– Ничего. Наверное, не терпится похвастаться. Агахан, скажите ему, что, как только я приеду в Москву, вы с ними свяжетесь.

– Но Марина Ивановна, господин Милвертон хочет сказать вам что-то лично, – Файруз округлил глаза.

– Бог мой, нигде покоя нет, – Зверева взяла телефон и вежливо и устало заговорила с англичанином по-итальянски – скорей всего из желания поставить докучливого собеседника в неловкое положение.

– Шура, у тебя молока горячего не осталось? – спросила Майя Тихоновна. – Что-то горло с утра болит, глотать больно.

– Принести? – домработница поднялась.

– Сиди, я сама схожу. Юноша, а не пора ли товарища вашего будить? – осведомилась Майя Тихоновна у Мещерского. – Да уж, натерпелись они вчера. Егор, ну а твои дела как?

– Мои дела – это мои дела, Майя Тихоновна, – ответил Шипов холодно. – Спасибо, неплохо.

– Да уж вижу, как неплохо. – Она не спускала с него тяжелого настойчивого взгляда.

Шипов молча пил кофе.